– Сомневаюсь. А почему бы вам не спросить у него самого? Все лучше, чем отнимать у меня время.
– Наварра слишком далеко от Рима.
– Верно. Потому я и предлагаю вам и вашему угрюмому приятелю поскорее туда отправиться… Время уже позднее. Мне надо собираться. Прошу вас уйти.
Тени на улицах становились все длиннее и гуще.
– День, потраченный зря, – посетовал Макиавелли.
– Я так не думаю. Мы узнали, что все эти женщины не поддерживают Чезаре и не защищают его, – возразил Аудиторе. – Более того, все они с ненавистью относятся к отцу и сыну Борджиа. Даже у Джулии не нашлось доброго слова о Родриго.
Никколо поморщился:
– А ты представь, что тебя трахает старик, годящийся тебе в деды.
– Но она соглашалась явно не из корыстных побуждений.
– Главное – мы так и не узнали, где Чезаре. Спроси у Яблока.
– Не сейчас. Пока мы должны пользоваться собственными мозгами и интуицией.
– Ладно, – вздохнул Макиавелли. – Слава богу, мозгами мы не обижены.
Откуда ни возьмись, к ним подбежал запыхавшийся шпион Никколо. Это был лысый человечек с беспокойными глазами и свирепым лицом.
– Бруно? – удивился и одновременно встревожился Макиавелли.
– Мастер, как хорошо, что я сумел вас найти, – выдохнул шпион.
– Что случилось?
– Сторонники Чезаре! Они послали своего шпиона следить за вами и господином Эцио.
– И?
– Пока вы ходили по своим делам, они захватили Клаудию!
– Мою сестру? – У Эцио внутри все похолодело. – Боже мой, как это произошло?
– Она была на площади возле собора Святого Петра. Возле ветхой деревянной колоннады, которую новый папа хочет снести.
– Дальше! – рявкнул Макиавелли.
– Они ее схватили, пока она давала распоряжения своим куртизанкам, чтобы вынюхивали сведения…
– Где она сейчас?
– У них есть логово в Прати – к востоку от Ватикана, вблизи него. Ее потащили туда.
Бруно скороговоркой рассказал, как найти место, где Клаудию держали в плену.
– Никколо, бежим туда! – сказал Эцио.
– По крайней мере, мы теперь знаем, где у них логово, – как всегда, сухо констатировал Макиавелли.
И вновь они бежали по крышам, перепрыгивая через улицы и переулки, пока не достигли Тибра. Там они пересекли реку по Понте делла Ровере и продолжили путь к логову сторонников Чезаре.
Место, указанное Бруно, представляло собой обветшавшую виллу. Она стояла чуть к северу от рынка Прати. Щербатые стены, обвалившаяся штукатурка, но при этом – новенькая дверь, окованная железом, и новые железные решетки на окнах. Чувствовалось, их ставили и красили совсем недавно.
Прежде чем Никколо успел его остановить, Эцио кулаком постучал в дверь.
В ней открылось маленькое квадратное отверстие. Блеснул чей-то глаз. Затем дверь вдруг бесшумно распахнулась на щедро смазанных петлях.
Аудиторе и Макиавелли очутились в пустом внутреннем дворе. Тот, кто открыл им дверь, тут же ее захлопнул и исчез. Дверь, находившаяся напротив входной, была открыта. Над ней висело потрепанное знамя с изображением красного быка на золотистом поле.
– Западня, – лаконично произнес Макиавелли. – Какое у тебя оружие при себе?
У Эцио был его верный отцовский скрытый клинок, меч и кинжал. Никколо захватил с собой легкий меч и стилет.
– Входите, синьоры. Вы у нас желанные гости, – послышался чей-то бесплотный голос.
Эцио задрал голову. На стене с открытой дверью, намного выше ее, было окошко.
– Что же вы мешкаете? По-моему, нам есть о чем поговорить.
– Папа знает о нашем местонахождении, – крикнул в ответ Макиавелли. – Вы обречены. Сдавайтесь. Дело, которому вы служите, мертво.
Ответом ему был шелестящий смех.
– Вы в этом уверены? А вот я сомневаюсь. Но все равно входите. Мы знали, что вы заглотите наживку. Вот уже год, как Бруно работает на нас.
– Бруно?
– Вероломство передается по наследству, и дорогой Бруно – не исключение. Ему хотелось всего-навсего чуть больше денег, чем вы ему платили. Он достоин лучшей доли. Он сумел обманом завлечь Клаудию сюда, пообещав встречу с английским кардиналом. Как вы знаете, англичане занимают выжидательную позицию. Это у них в крови. Клаудия рассчитывала склонить его на вашу сторону и выудить какие-нибудь полезные сведения. Бедняге кардиналу Шейкшафту не повезло: его переехала карета и он скончался на месте. Но ваша сестра, Эцио, жива. Уверен, вам не терпится ее увидеть.
Аудиторе и Макиавелли переглянулись.
– Calma [134] , – шепнул ему Никколо.
У Эцио бурлила кровь. Целый день он разыскивал логово сторонников Чезаре. И на тебе! Ему указали точное место. Но какой ценой!
Он сжал кулаки, почти до крови впившись ногтями в ладони.
– Ублюдки! Где она? – крикнул он.
– Входите.
Ассасины осторожно прошли в открытую дверь и попали в тускло освещенный зал. Посередине возвышался постамент с бюстом папы Александра VI (Макиавелли предположил, что это работа скульптора Адкиньоно). Грубые черты лица, крючковатый нос, слабый подбородок, пухлые губы. Полное сходство с оригиналом. Мебели в зале не было. Здесь, как и во дворе, имелись три двери, из которых открыта была лишь противоположная входной. Войдя в нее, Эцио и Никколо очутились в другом, столь же тускло освещенном помещении. Там стоял стол, полный ржавых хирургических инструментов, разложенных на грязной тряпке. Подрагивающее пламя единственной свечи придавало им особо зловещий вид. Рядом, на стуле, сидела полураздетая Клаудия с кляпом во рту. Она была связана. Лицо и обнаженную грудь покрывали ссадины.
Из сумрака, который окутывал заднюю стену, вышли трое. За ними виднелись силуэты еще нескольких мужчин и женщин. На одежде троих красовались потрепанные нашивки с гербом Борджиа. Все были вооружены до зубов.
Клаудия и Эцио разговаривали глазами. Ей удалось шевельнуть клейменым пальцем, показывая, что даже под пытками она не выдала тайн братства. Сестра была настоящим ассасином. И почему прежде он в ней сомневался?
– Мы знаем, Эцио, как вы дорожите своими близкими, – сказал главарь сторонников Чезаре – костлявый человек лет пятидесяти. Эцио видел его впервые. – Когда-то вы не сумели спасти вашего отца и братьев. Ваша матушка нас не интересует, поскольку ей и так осталось недолго. Но сестру вы еще можете спасти. Правда, она уже не первой молодости, да и детей ей почему-то Бог не послал. Может, вы решите, что игра не стоит свеч.
– Что вам надо? – едва сдерживаясь, спросил Эцио.