— Дашь мне что-нибудь попить?
Я не спешу вставать и делаю вид, что задумался, потом встаю и иду на кухню за стаканом.
Когда я возвращаюсь, Лена сидит в плетеном кресле Карла и протирает краем футболки стекла очков. Я наливаю в стакан холодный чай, и она залпом выпивает его.
— Спасибо.
Я киваю и сажусь в свое кресло.
— Что это он делает? — показывает Лена на Карла.
— Кормит птиц.
— Но я не вижу никаких птиц.
— Раньше их тут было полно. Карл воевал с ними.
— С птицами?
— Они едят семена. В том числе цветочные.
— И что?
— Карл даже отравил несколько. Потому моя бабушка и ушла от него. Хотя, конечно, не только из-за птиц.
Лена явно о чем-то размышляет. Уверен, что история Карла отлично дополняет ее образ местных психов.
— Он так каждый день стоит?
— Если идет дождь или снег, я не выпускаю его на улицу.
— У меня от одного взгляда на него уже руки затекают. Зачем он это делает?
— Понятия не имею. Наверное, надеется, что когда-нибудь птицы вернутся и помирятся с ним.
— Ты видел, как он их отравил?
— Нет. Мне тогда было три года.
— И с тех пор тут не пролетало ни одной птицы?
Я мотаю головой.
— Вообще ни одной? Как проклятье. Проклятье отравленных птиц.
Я отпиваю глоток чая. Проклятье. До такого я пока не додумался. Хотя все очевидно. На всей нашей дыре лежит проклятье.
— Я бы тут все в белый цвет покрасила.
Я не понимаю, о чем Лена говорит.
— И повесила бы тут цветы. Папоротники. В таких кашпо. Это она явно про веранду. Я оглядываюсь назад. Карл построил веранду почти сразу, как они с Сельмой купили дом. Тогда они, наверное, еще любили друг друга, потому что через год родился мой отец. Он играл здесь, когда был маленьким. Есть фотография, где он сидит на деревянной лестнице и держит в одной руке бутылку лимонада, а в другой — сачок для бабочек. С той поры веранда сильно обветшала. Древесина покрылась пятнами и трещинами, перила качаются, а самая нижняя ступенька прогнила.
— Покажешь мне ваш сад?
Лена встает и смотрит на меня так, будто это не вопрос, а приказ.
— Здесь особо нечего смотреть, — говорю я и остаюсь сидеть в кресле.
— Мне так не кажется.
Удивительно, как ей удается делать вид, будто ничего не случилось. Похоже, ей наплевать на то, что у меня до сих пор раскалывается голова, потому что она заехала по ней дверью. Не может же она всерьез думать, что я не знаю, кто вчера забрался в квартиру Масловецки? Или она и правда не знает, что сбила с ног дверью именно меня? Там ведь темно было, да и быстро все случилось. Я размышляю, не спросить ли ее прямо.
— Так ты идешь?
Лена уже на газоне, который давно пора косить. Она улыбается мне.
Я решаю обсудить мой вопрос позднее и иду к ней. От ее волос пахнет яблоком. Хайке Борман, одна девочка из училища, тоже пользовалась таким шампунем. Она была красивой, высокомерной и глупой, но зато из хорошей семьи. Я помню ее, потому что она как-то сказала мне, что я симпатичный парень, но ничего собой не представляю. Аромат ванили, смешивающийся с теплым воздухом, наверное, идет от духов Лены или лосьона для тела. Скорее, второй вариант, потому что Лена не из тех, кто пользуется Духами.
— Мы можем просто оставить его здесь?
— Кого? A-а, Карла? Конечно. Мы же через пять минут вернемся. Понятия не имею, что ей показывать. Кроме заросших сорняками грядок, теплицы и сарая здесь ничего нет. Я иду по протоптанной узкой тропинке через луг, а потом — по мощеной дорожке, которая так заросла травой, что почти не видна. У теплицы я останавливаюсь.
— Что там растет? — спрашивает Лена.
— Ничего.
— А можно зайти?
Я начинаю задаваться вопросом, что Лена задумала. Она нагрянула сюда и ведет себя так, словно ночью ничего не случилось, а теперь еще и тащит меня в полуразвалившуюся теплицу, где сейчас явно градусов сорок и пахнет далеко не яблоками и ванилью. Ей что-то нужно от меня? Абсурдная мысль. Лене двадцать или чуть больше, и ее вряд ли может заинтересовать юнец вроде меня. Наверное, ей просто скучно. А садовое хозяйство для нее — место для игры, где тебя ждут всякие приключения, как и для меня когда-то в детстве. Может, так, а может, где-то здесь припрятаны золотые слитки, трофеи последней войны.
— Бен?
Я понимаю, что стою, держась за ручку двери, и гляжу в полумрак теплицы. Я поворачиваюсь и наверняка выгляжу глупо, потому что Лена смеется.
— Ты что, увидел внутри привидение? — спрашивает она и смотрит мимо меня, через покрашенные белым стекла теплицы.
— Привидений не бывает.
— Знаю. Я пошутила.
— А… да, — говорю я и улыбаюсь, потому что Лена тоже улыбается. — Дверь заклинило.
Дверь и правда не открывается, потому что плитки дорожки перед входом заросли толстым слоем мха и завалены пожухлой листвой. Я расчищаю проход ногой, и мне удается открыть дверь.
Когда я попадаю в теплицу, жара накрывает меня влажной пеленой. Внутри пахнет плесенью, а воздух такой спертый, что хоть топор вешай. Через стекла, выкрашенные белым, снаружи сюда пробивается слабый свет. На полу валяются черепки глиняных горшков, пустые пластиковые мешки, в которых когда-то хранились грунт и удобрения, садовый шланг и ржавый инструмент. Я отодвигаю с дороги деревянный ящик, чтобы пройти дальше.
— Почему тут больше ничего не выращивают?
— Карл теперь не может, а я не хочу.
— Ребята в пивной сказали, что ты садовник.
— Они еще не то расскажут, если подольше там посидят.
— Я хотела бы разводить кактусы. Или розы. Редкие сорта.
— Я пошел учиться только потому, что так решила моя мать. На самом деле я собираюсь работать автомехаником.
Лена берет в руки пустой домик улитки, стирает с него налипшую землю и рассматривает.
— А ты не думал о том, чтобы продать все это?
— А ты знаешь кого-то, кто готов заплатить за такое деньги? И вообще, пока Карл жив, сад не продается.
— Понимаю. Старое дерево и так далее.
— Чего?
— Ну, говорят же, что старое дерево не пересаживают.
— Если бы я выиграл в лотерею, я бы сразу пересадил Карла в дом престарелых.
— Ты шутишь, да?
— Я похож на шутника?
Лена рассматривает меня.
— Нет.
Она засовывает улитку в карман и наклоняется над раковиной, стенки которой покрыты слоем зеленых водорослей.