– Ой, да не очень-то и хотелось! Были б женихи приличные, а то смех один. Годик еще погуляю. Правильно, девки?
Вокруг засмеялись.
– А и верно, Янка! Какие тут женихи? Тебе б из благородных кого!
– Волка! Или нет, лучше Ястреба!
– И чтобы замок!
– И герб!
– И корабль воздушный!
Почин был положен, и девушки осмелели. Разбрелись вдоль берега, не желая мешать друг другу, бросали цветы, и змейки плясали в лучах заката. Пчелка ни на что особенно не надеялась, но сердце томительно замерло, когда ее «косичка» взметнулась над ленивой рекой. Фиалки задержались в воздухе всего на пару мгновений и рассеялись по волнам. Пчелке почудилось, что солнце ей подмигнуло – рано, мол, тебе, девица, про женихов выспрашивать.
Зато у соседки цветочный жгут не распался, а, наоборот, как будто бы скрутился сильнее. Искристая змея опускалась медленно, изгибалась плавно и грациозно, а у самой воды свернулась кольцом – «косичка» превратилась в настоящий венок, и течение понесло его прочь.
Хозяйка венка взволнованно ахнула и всплеснула руками, а другие кинулись ее поздравлять. Пчелка тоже порадовалась и опять взглянула на реку. Хотела пересчитать, сколько получилось колец-венков, – они продолжали светиться, медленно уплывая.
Но рядом вдруг закричали на несколько голосов.
Пчелка проследила, куда направлены взгляды, и тоже пискнула от испуга. Одна из «змей», запущенных с берега, никак не желала падать. Она извивалась в воздухе, но это был не танец, а конвульсии, корчи. Вокруг «змеи» клубился лиловый дым, и она визжала от боли – на такой невыносимо высокой ноте, что у Пчелки заныли зубы. Искры на змеиной «шкуре» меняли цвет – теперь они были не фиолетовые, а красные, словно воспаленные язвы. Запахло паленым мясом.
«Змея» сгорала в солнечном свете.
Пламя яростно полыхнуло, и на воду посыпался черный пепел.
Пчелка посмотрела на берег, чтобы увидеть, кому принадлежали цветы. И застыла, прижимая ладонь к губам.
Напротив пепельного столба стояла Звенка, невеста Ясеня.
Ясень проснулся посреди ночи. Прислушался к себе – кажется, все в порядке, и голова соображает нормально. Пить, правда, хотелось мучительно, словно он сутки пробыл в пустыне.
Поднялся и, пошатываясь, добрался до кухни. Зачерпнул воды, жадно выхлебал и, блаженно отдуваясь, опустился на лавку. Посидел, собираясь с мыслями. Завтра (или уже сегодня?) предстояло выезжать на рассвете. К счастью, в дорогу он собрался заранее, снедаемый нетерпением. Сборы, впрочем, не заняли много времени – путь предстоял недолгий, один дневной переход. И много вещей ему ни к чему. Оружие, конь – вот главное. Ну и деньги, конечно…
Скрипнула половица, и матушка шагнула через порог. Молча присела рядом. В серебряном свете, что лился с ночного неба, лицо ее казалось неестественно бледным.
– Я тебя разбудил? – спросил Ясень.
– Я не спала.
Она протянула руку, провела по его короткостриженым волосам:
– Как себя чувствуешь?
– Хорошо. Не знаю, чего меня вдруг сморило.
– Да уж, загадка – в жизни не разгадать, – матушка улыбнулась тихо и грустно; долго молчала. – Значит, дождался все-таки. Едешь…
– Ну чего ты, – сказал Ясень с легкой досадой. – Двадцать раз уже обсудили…
– Знаю. Только душа все равно болит.
Она прикоснулась ладонью к ложбинке между ключицами. Ясень вздохнул, не зная, что говорить. Где-то очень далеко за окном – на другом конце города – гавкнула собака, но тут же затихла, словно смутившись.
– Попроси у Звенки прощения, – сказала матушка. – Она хорошая девочка.
– Прощения? За что?
– Неважно. Просто попроси. Неужели трудно?
– Ладно, – он фыркнул, – как увижу, так сразу, первым делом…
– Ну и славно, – мягко перебила она, вставая. – Пойду я все же посплю немного. Трудный день завтра будет.
– Трудный? – повторил Ясень, растерянно глядя вслед. – Ну да, наверно…
Конь пританцовывал, всхрапывал недовольно – ему не терпелось рвануть по улице, чтобы пыль полетела из-под копыт. Ясень сдержал его, натянув поводья, и оглянулся. Все они стояли у ворот – и отец, и матушка, и старая Веста, и заплаканная, непривычно тихая Пчелка. Даже маленький братец Радик, который едва оправился от болезни, упросил, чтобы его пустили на улицу. Закутанный до бровей, он напоминал сейчас медвежонка, глазенки сверкнули завистью и восторгом, когда Ясень, рисуясь, поднял коня на дыбы.
Отец по случаю проводов даже втиснулся в парадный мундир (пуговицы на брюхе, правда, так и не застегнулись). На прощание он отсалютовал палашом. Пчелка в очередной раз за утро шмыгнула носом, а матушка просто глядела вслед, и глаза ее были совершенно сухи, а лицо пугающе неподвижно. Ясень отвернулся, махнув рукой, и скакун понес его прочь, мимо сонных домов и резных заборов, и старые деревья тянули ветки, прося остаться, хотя понимали, что он уже не услышит.
Ночь отступала. Небо постепенно светлело.
Звенка не стала ждать Ясеня у ворот, ее гнедая кобылка уже шагала по улице, уныло помахивая хвостом. Ясень легко настиг ее, тронул девушку за плечо. Когда Звенка повернулась к нему, он вздрогнул от удивления. Лицо его невесты осунулось, а глаза покраснели, как будто она всю ночь проревела.
– Что случилось?
– Ничего.
Бесцветный голос, как шелест опавших листьев.
– Звенка, не пугай меня. Что с тобой?
– Со мной? – Она растянула губы в усмешке. – Со мной все в порядке. Разве не видно? Все смотрят и от зависти лопаются.
– Угу, – сказал Ясень; ему вспомнилась ночная беседа с матушкой. – Слушай, ты это… Извини, если что…
Она всмотрелась ему в лицо, словно пытаясь обнаружить издевку. Потом покачала головой, поторопила лошадь и обогнала его на десяток шагов. Ясень плелся за ней, пытаясь понять, в чем дело.
На выезде из города уже собрались попутчики. Глухо постукивали копыта, голоса причудливо искажались в тумане. Заметив Звенку и Ясеня, все, как по команде, затихли и уставились на них – кто с испугом, а кто с выражением жадного любопытства. Ясень почувствовал раздражение.
– Здорово, – сказал он. – Все собрались?
– Барсука еще нет, – отозвался кто-то. – И Рыжего.
– Какого Рыжего?
– Ну который с хутора.
– Он тоже едет?
– Ага.
– Ладно, ждем…
Ясень махнул закадычному приятелю по прозвищу Жмых. Они вдвоем отъехали в сторону, встали на обочине у дороги.
– Ну? – сказал Ясень.