– А малый челнок?
– Исправен вроде. Но там же только два места…
– Так, ясно. Вы двое, – капитан ткнул пальцем в Мишку и Ленку, – бегом ко второму шлюзу – и на челнок. Отчаливаете и сразу входите в атмосферу. Садитесь на планету, пока управление позволяет. Вперед.
– А вы останетесь? – пискнула Ленка. – Нет, Андрей Палыч, мы вас не бросим!
– Не спорить! Выполнять! Олег, гони их пинками…
Мишка, понимая, что возражать бессмысленно, схватил Ленку за руку и потащил в коридор. Они бежали сквозь багровый стонущий полумрак, а ИскИн вещал все так же размеренно.
Шлюз послушно открылся. Спасательный челнок ждал, раскинув гладкие крылья. Мишка затолкал девчонку в кабину, прыгнул в пилотское кресло. Пульт перед ним ожил.
– Герметизация… Предстартовая проверка…
Ленка всхлипывала. Мишка вцепился в штурвал, вспоминая, чему его учили на симуляторах. Внешняя стена поползла вверх, и перед глазами сверкнула спираль Млечного Пути. Челнок аккуратно выплыл наружу.
– Миша, Лена, – голос капитана звучал в наушниках сквозь помехи. – Что у вас? Управление действует?
– Да, Андрей Палыч.
– Все, тогда летите. Удачи!
Связь прервалась. Мишка развернул бот. Теперь на экране была планета, похожая на диковинный синий пряник в глазури из облаков. А над ней висел умолкнувший звездолет класса «Липецк».
Челнок вгрызался в атмосферу, быстро снижаясь. Обшивка раскалилась, корпус потряхивало. Наконец крылатая машина пробила облачный слой и помчалась над океаном, заходя на материк с юга. Мишка проверил курс и посмотрел на Ленку. Та уже не плакала, просто сидела молча.
Индикаторы на пульте вдруг моргнули растерянно. Челнок ухнул вниз. Мишка с трудом его удержал. Высота стремительно таяла. Контроль над машиной восстановился, но Мишка чувствовал – это только отсрочка.
– До материка не дотянем! – крикнул он Ленке. – Приводняюсь!
– На остров попробуй! Вон, впереди!
Он тоже увидел небольшой клочок суши и вспомнил мельком, что беспилотники не смогли тут сделать аэросъемку – почему-то возникали помехи. Но сейчас было некогда рассуждать. На острове имелась долина с редкой растительностью. В центре темнело что-то вроде скалы, но рядом хватало места. Задержав дыхание, Мишка опустил машину на грунт.
– Ну что, вылезаем?
Состав атмосферы давно был изучен по всем параметрам – дышать можно без опаски. Мишка откинул колпак кабины и первым полез наружу. Спрыгнул, огляделся и открыл от изумления рот.
То, что он впопыхах принял за скалу, оказалось симметричным объектом с матовой темно-серой поверхностью. Мишка сообразил, на что похожа эта штуковина, – на корабль «рептилоидов», болтавшийся у звезды. Только по размерам намного меньше и отсутствует длинный хвост. Тоже, наверно, шлюпка для атмосферных полетов.
– Они, значит, на планету успели сесть.
Ленка остановилась рядом. Она совсем успокоилась и даже вроде бы улыбалась. Да и сам Мишка чувствовал нечто вроде легкого опьянения. Наверно, это объяснялось повышенным содержанием кислорода в атмосфере планеты. А может быть, еще чем-то. Мысли немного путались, и голову ломать не хотелось. Мишка попытался встряхнуться, напомнил себе о товарищах, которые остались на звездолете. Но авария на орбите казалась чем-то далеким и нереальным.
– Тут хорошо, – сказала Ленка. – Почти как на Земле, правда? Воздух только чуть поплотнее, а сила тяжести чуть поменьше. Летать, наверно, приятно. Жалко, у нас с тобой крыльев нет. А то бы мы развернулись…
– Ага, – хмыкнул он. – Ты была бы сорока, а я какой-нибудь тетерев.
– Убогая у тебя фантазия, Миша. Нет, мы будем другие птицы, волшебные! Я буду вещая птица Сирин с головой девы. А ты – Феникс, который сгорает, но каждый раз восстает из пепла. Ну как тебе?
– Я согласен.
Она засмеялась. Лиловый дым окутал их, закружил и потянулся к небу, которое темнело с каждой минутой, превращаясь в плотный войлочный полог.
Я сижу за штурвалом нашего челнока. Мы только что вышли из атмосферы. Планета висит позади, но я не хочу оглядываться.
Ленка – в соседнем кресле. Мы молчим. Слова уже не имеют смысла.
Мы вспомнили все. Таков прощальный подарок здешнего солнца. Оно получило то, что хотело, и теперь отпускает нас. Наш великий цикл завершается.
Меня зовут Михаил Ерохин. Я провел на этой планете тысячу лет, умирая и возрождаясь, как птица Феникс. Прожил десятки жизней и сменил десятки имен.
Прошлые жизни, всплывающие теперь из забвения, почти не вызывают эмоций. Они пожухли, выцвели, как опавшие листья. Лишь две последние знакомо тревожат сердце.
Это я, прочтя на парусе волю неба, снял разбойника с эшафота. А годы спустя, уже под именем Ясень, наблюдал развязку на плоскогорье.
Как такое возможно? И как удалось червивой звезде перехватить корабль, чтобы сделать нас с Ленкой своим орудием? Какие законы природы ей помогли? Не знаю. Я всего лишь земной недоучившийся школьник. Могу лишь повторить байку о «темнейшей материи», которую выдумал капитан.
Наверно, мне никто не поверит. Но я видел – местное солнце ведет себя как живое. Разумное? Сомневаюсь. Скорее наседка с птенцом-планетой.
Наседка хочет спокойствия и стабильности. Чтобы все на планете оставалось как прежде. Но людям неймется. Они уже изобрели порох и мечтают о примитивных машинах. Еще немного (по меркам солнца) – и они покинут лиловую колыбель – выйдут в космос и умчатся туда, где мерцает дурман-цветок.
Наседку это пугает. Ей кажется, что планета больна.
И снова я мучительно пытаюсь подобрать научные аналогии, но получается смешно, нелепо и неуклюже. Впрочем, астрофизик Дмитрий Сергеевич и биолог Ашот погибли тысячу лет назад, и смеяться надо мной некому.
Итак, звезда чувствует, что планету надо лечить. Но как? Наседка не знает. Она ведь – повторюсь – не разумное существо. В поисках помощи она инстинктивно шарит в пространстве, выдергивает земной звездолет. Берет двух землян, наделяет силой и внушает приказ – лечите! Придумайте что-нибудь! Из кожи вон лезьте, лишь бы планета выздоровела.
Ленка придумала. Неосознанно выбрала роли себе и мне, брякнув про птицу-вестницу и про Феникса. А солнце воплотило ее фантазии.
Мне вдруг смутно вспоминается книжка братьев-писателей из двадцатого века, которых мы проходили в школе. Красивое название, что-то про конец света. Там, кажется, тоже действовала слепая неразумная сила, которая использовала людей. А повествование велось от лица того, кто пытается этой силе сопротивляться.
Похоже. Вот только я-то сопротивления не оказывал. Наоборот, веками служил здешнему безумному солнцу.
Голем без памяти, застрявший в недоброй сказке.