Старик засопел. В его повлажневших глазах светилась благодарность.
– Благослови вас Бог, мистер Каванах.
– Зовите меня Эйдан… пожалуйста…
– А меня Говард.
Мужчины посмотрели друг на друга.
И что-то произошло с Эйданом. Он не сможет больше прятаться за безликостью большого города. С того времени как он снова увидел Эмму и понял, что все еще хочет ее, в нем начался болезненный процесс изменений. Тот Эйдан Каванах, каким он был до этого, исчез. Но кто появится на его месте?
Эмма заперла дверь своего магазина в четыре часа дня и опустила жалюзи на окнах. Она повесила табличку с надписью «Закрыто до третьего января».
Сегодня был рождественский сочельник. Мейве несколько раз приглашала ее присоединиться к клану Каванахов вечером и на следующий день, но Эмма отказалась. Это был семейный праздник. Вдобавок она чувствовала себя виновной в отъезде Эйдана. Мейве мало говорила об этом, но Эмма прекрасно знала, что глава семьи разочарована тем, что не смогла собрать всех вместе. Правда, Дилан и Миа решили, что у них будет короткий медовый месяц, который они продолжат позже. Они вернулись сегодня днем и с нетерпением ждали празднования Рождества.
Миа не позвонила Эмме. Возможно, она тоже винила ее в том, что Эйдан вернулся в Нью-Йорк.
Приведя в магазине все в порядок, Эмма взяла пальто и положила в сумочку дневную выручку, торопясь отнести деньги в банк до его закрытия. На улице было не так холодно, как неделю назад. Она даже не стала надевать перчатки и шапку.
Выполнив задуманное, Эмма бесцельно брела по улице, наслаждаясь уходящим за горизонт солнцем и запахом хвои. Хотя она и чувствовала себя одиноко, но все же радовалась в преддверии праздника.
Теперь, спустя несколько месяцев после переезда, она узнавала очень многих людей. В Силвер-Глен все жили довольно тесным сообществом, и это было отличное место, где можно пустить корни. Даже мать Эммы поговаривала о том, что надо бы навестить дочь в наступающем году.
А что касается Эйдана… ну, это не проблема. Он не так часто приезжает домой, а она постарается не попадаться ему на глаза.
Сама того не осознавая, Эмма оказалась рядом с часовней, где совсем недавно обменялись клятвами Дилан и Миа. Давным-давно городской совет постановил оставлять двери часовни незапертыми, не столько ради удобства туристов, сколько для того, чтобы каждый житель Силвер-Глен мог в любое время зайти туда и помолиться или зажечь свечку.
Эмма зашла и закрыла за собой двери. Внутри было холодно. Заходящее солнце нарисовало длинные тени на деревянных скамейках.
В углу стояла скромно украшенная елка, готовая к ночной службе. На алтаре уже горели свечи.
Она села во втором ряду и провела рукой по сиденью. Несколько поколений жителей городка приходили сюда помолиться. Эмма ощутила какую-то невидимую связь с маленьким аббатством в ее родном Котсуолде.
Она почувствовала, как разочарование и горе охватывают ее. Эмма была уверена, что сможет убедить Эйдана попробовать начать все сначала. Но в конце концов ей пришлось признать тщетность своих надежд и мечтаний. Что бы Эйдан ни испытывал к ней когда-то, сейчас это не имело никакого значения. Значит, надо двигаться дальше.
Но, все понимая, она имела право несколько минут пожалеть себя. Положив руки на спинку стоящей впереди скамьи, Эмма дала волю слезам.
Однако ее катарсис был недолгим.
– Эмма…
Когда знакомый голос прозвучал за ее спиной, она резко выпрямилась, трясущимися руками вытерла щеки и только потом обернулась. Тени стали глубже, но это не помешало ей узнать человека, стоящего в центральном проходе.
– Эйдан? Что ты здесь делаешь?
– Здесь – это где? В Силвер-Глен? Или в часовне?
– И там и тут. – У Эммы кружилась голова, ее кидало то в жар, то в холод.
– Вообще-то сегодня рождественский сочельник.
Эйдан сказал это так спокойно, словно ему ничего не стоило оказаться в местах, которые связаны с тяжелыми воспоминаниями.
Он сделал пару шагов к ней, но она вытянула перед собой обе руки:
– Стой. Не подходи ближе.
Он подчинился, но склонил голову набок:
– Ты боишься меня, Эмма?
Эйдан стоял достаточно близко к алтарю, и пламя свечей освещало его лицо. В любимых, таких знакомых ей чертах Эмма видела усталость… но кроме этого что-то еще. Свет. Решимость. Удовлетворенность. Словно кто-то стер его привычный цинизм.
– Пожалуйста, только не надо говорить ничего из того, что ты собирался сказать! – закричала она. – Я не вынесу этого. Я только-только смогла прийти в себя. Я хочу, чтобы ты ушел!
Эмма безжалостно задавила надежду, которая моментально начала подавать признаки жизни.
– Я не могу, Эмма. Я должен извиниться перед тобой и все объяснить.
– Не надо. Слишком поздно. Твоя семья ждет тебя в отеле, в горах. Иди к ним.
Эйдан сделал еще два шага. Он, казалось, излучал уверенность в себе.
– Я сделал тебя несчастной, прости.
Она, вынужденная отступать, была в буквальном смысле загнана в угол. От запаха и тепла его тела ее пульс резко участился.
– Я люблю тебя, Эмма.
Она зажала уши ладонями:
– Нет! Не говори то, что, по твоему мнению, я мечтаю услышать. Ты в святом месте. Тебя сейчас поразит молния!
Он погладил ее руки, а потом потянул за запястья, и Эмма уткнулась ему в грудь. Его серый свитер был мягким. Она могла слышать, как бьется его сердце.
– Никто не смеет искажать факты под этой крышей, верно? Так что мы должны говорить правду и только правду. – Эйдан погладил ее волосы. – Присядь со мной, Эмма.
Он прижал ее к себе. Но она не могла это вынести. Вырвавшись, Эмма вскочила и отбежала в сторону:
– Дай мне уйти.
– Нет.
Ее начало трясти.
– Мы зашли в тупик, Эйдан. Все и так плохо. Не надо делать еще хуже.
– Я был свободен, когда приехал в Англию, – сказал он. – Даньелл и я встречались довольно долго, но мы не были уверены, существует ли между нами что-то серьезное. Так что наше решение было обоюдным. Мы договорились, что будем встречаться с другими людьми, пока я буду в Оксфорде.
– А на Рождество ты приехал домой и понял, что все это время любил ее.
Казалось глупым ревновать к умершей женщине, но Эмма ничего не могла с собой поделать.
Их напряженный разговор неожиданно прервали. В часовне появился священник и зажег свет. Он замер, увидев их.
– Извините, что помешал. Я готовлюсь к сегодняшней службе. Счастливого Рождества! – И он быстро ушел.