Речь идет о совершенно фантастических и ужасающих вещах. Гиви обещает Удальцову неплохой куш за организацию массовых беспорядков от Калининграда до Владивостока, создание лагерей боевиков, привлечение чеченских террористов и захват колокольни (!) Ивана Великого в центре Москвы…
Все выглядит столь безумно, что сперва сложно поверить своим глазам и ушам. Это как впервые увидеть обрушение двух башен-близнецов 11 сентября. Сергей сидит истуканом со своими подельниками и выслушивает грузина, как своего наставника. Черт, как можно было попасться на такой вот фигне!
– Да уж! Не слабо… – Лимонов, как бывалый казак, закрутил ус.
Беляк:
– Тут он такого наговорил… хватит на целый букет статей, включая измену Родине!
Ясно, что этот фильм был прелюдией и подготовкой общественного мнения перед арестами и зачисткой оппозиции. Неужели борьба, которую народ начал на Триумфальной, должна была закончиться вот так?
Совсем под вечер к ним явилась хрупкая и высокая Фифи, девушка Лимонова. Как и Бретёр, она оказалась фанаткой «АукцЫона», даже ездила за ними по городам. Он в очередной раз завел свою любимую «Дорогу».
– О, так это отличная песня! Я же слушал, когда сидел! – сказал Эдуард.
Они прослушали весь альбом «Птица» на редчайшей оригинальной виниловой пластинке, которую Бретёр раздобыл с огромным трудом.
А ночью Эдуард вышел в кухню, чтобы что-то отрезать, может быть кусок хлеба, и порезался. Да так, что кровью залил почти полстола. Он вытер стол тряпкой, но все равно остались кровавые подтеки.
– Эдуард! – спросил Бретёр. – А что с вами была на Алтае тогда? Почему тебя тогда арестовали?
– Потому что испугались. Все было немного не так, как представлялось в СМИ, мы были хорошо подготовлены и готовы ко всему…
И потом Бретёр наконец услышал то, что произошло на Алтае в то время. От начала и до конца.
– Значит, вас тоже предали? – спросил он после долгого рассказа.
– Нас предали, однозначно! Конечно!
16
Когда Бретёр ложился спать пьяный, то сны становились еще более яркими и красочными, с пугающим сюрреалистическим оттенком. Вот и сейчас, после того как перебрал виски, он вновь приоткрыл дверь меж двух миров.
Во сне к нему явились две его женщины. Настя и Моргана, они лежали на накрытом обеденном столе. Тарелки и блюда ломились всевозможной горячей пищей, а их вспотевшие тела мерцали во мраке и отражались в серебряных столовых приборах.
– Ты не нужен нам! Убирайся вон! – крикнула Моргана, и ее голова нырнула куда-то Насте между ног.
– Дерьмо! Ты слабак! – крикнул второй Зверь. – Ты ничего не можешь!
Бретёр взирал на них через щель между высокими дверями. Он открыл дверь и стал медленно подходить к столу. Как только он подошел совсем близко, настолько, что мог детально разглядеть все физиологические подробности сцены, ему на плечи бросилась змея и стала душить…
Он очнулся в постели от удушья и прошел в кухню. В доме все спали. Лимонов, Фифи, охранники. Беляк пошел ночевать в гостиницу «Октябрьская». На столе были немытые тарелки и бутылки.
Днем, когда все ушли, он обо всем рассказал Мерлину. Про своих бывших пассий, которые занимались любовью, и про змею.
– Не майся херней! Лучше трахни кого-нибудь! Желательно с большой жопой. Это лучшая психотерапия.
– Я серьезно. Творится черт знает что. Я во сне все время вижу змей, которые говорят со мной. Я не хочу оказаться в дурке раньше времени.
– Все там будем. Когда великий мудрец в звании гвардии капитана изрек в мой адрес: «Вас я обязательно сдам в дурдом!» – то я ответил: «Товарищ капитан, там нас с вами и оставят!»
– А помнишь, ты говорил про погружение во тьму, про то, что это только первая часть упражнения?
– Да, помню.
– Я хочу сделать его до конца.
– Ты можешь сдохнуть! И не факт, что оно исцелит тебя. – Мерлин вдруг стал очень серьезным. – Когда я его делал с шаманом, он мне так сразу и сказал, чтобы я ни на что не рассчитывал и был готов к смерти.
– Я готов к смерти!
– Ты уверен?
– Да! Я готов к смерти!
17
Взбудораженный сном, где две его любовницы трахались друг с другом, он вдруг в бессознательном возбуждении набрал ее номер, и она ответила. На заставке звучала мрачная неизвестная мелодия, для него она символизировала сумрачную безысходность любви.
Моргана была все так же чужой. Перед тем как ее вые…ать, он собственноручно облачил ее в роскошное белье Agent Provocateur, черные шелковые трусики и корсет-каркас, выпячивающий вперед сиськи. Когда она стояла во всей этой сбруе, то напоминала королеву разврата и королеву зла.
– Как я тебе? Нравится? – Она дернула себя за набухший сосок.
Бретёр схватил ее за горло и повалил на кровать.
Она никогда не проявляла инициативу, не хватала за член сама, не дразнила. Моргана больше всего любила подчиняться. Любила, чтобы обладали ею. Она обожала стоять на коленях и целовать ему руки. Не потому, что любила его, а потому, что хотела, чтобы ею владели, чтобы ее силой загоняли в самый низ.
Она ненавидела трахаться сверху, она хотела быть только снизу. Ниже всех. Ее заводила идея упасть на самое дно и чтобы на этом дне ее просто уничтожили. Ее возбуждала смерть, собственный распад.
– Ну, сука, ну, тварь! – Он ненавидел ее.
Когда он ее трахал, из него вырывались слова ненависти к ней, самые грязные и мерзкие слова. С ней он хотел испытывать все только грязное и плохое. Когда он кончал в нее, ему больше всего хотелось схватить нож и точно в этот момент перерезать ее горло. Так он ее ненавидел и так любил. Больше всего на свете он мечтал пустить ей кровь во время оргазма.
Он душил ее, бил, издевался над ней во время секса, он бросал ее на кровать и бил ногой по лицу. Ее тело было в полном его распоряжении, но душа все время ускользала, словно просачивалась сквозь пальцы в бездну. Душа была в этот момент не с ним, но в плену у других, неведомых ему сил. Она была такая любимая, но такая далекая и чужая.
Всего у нее было три попытки самоубийства. Это наследственное. Как-то раз, когда Моргана пришла домой из школы, то увидела в кухне повешенного отца. Такие вещи не проходят бесследно.
– А как ты потеряла девственность?
– Я была очень расчетливой девочкой. Мне было тринадцать лет, и я знала, что у моей старшей подруги был мальчик бандит, ему было двадцать пять. Она сказала, что он очень хорош в сексе. И я сама затащила его в постель.
– Сама, в тринадцать лет?
– А что… Я так решила.
Про расчетливость – это чистая правда. Мама с детства воспитывала ее, чтобы сделать образцовой женой олигарха. Она научила ее прекрасно готовить, сервировать стол, научила светскому этикету, вкусу, хорошим манерам, красиво одеваться… Но в одном она просчиталась. Что ее дочь была слишком сильно крейзи, она была просто отмороженной на всю голову.