Она села на каменную скамью. Силач и Полкан пришли и легли у ее ног. Они зевали, потягивались, виляли хвостом, видно было, что они счастливы наступлению нового дня.
Она позвонила Амине и спросила, как себя чувствует Леони.
– Она сегодня рано проснулась. Я дала ей долипран и еще более сильное средство от боли. Она попросила свой метроном, и я ее оставила под присмотром Мишлин. Это моя коллега, Леони ее очень любит. Не могу больше говорить, я должна идти в операционную.
– Я заеду в больницу после того, как отвезу Тома в школу. Ты надолго занята?
– Да нет. Примерно час. Сегодня утром Дюре составил медицинское освидетельствование. Никто не знает, вдруг понадобится.
– Я как раз собираюсь идти в полицию.
– Ну вот и освидетельствование пригодится.
– Ты хочешь сказать, пока не случилось что-нибудь страшное?
– Хватит нести ерунду. Тебе удалось поспать?
Стелла вздохнула:
– Ночью не сомкнула глаз…
Она почувствовала рядом чье-то присутствие. Взгляд, который жег ей затылок. Том стоял, прислонившись к стене, он все слышал.
– Ты уже позавтракал? – спросила Стелла.
– С кем ты говорила?
– С Аминой.
– Про мою бабушку?
– Да.
– Ну и что ты будешь делать?
– Я не знаю. И вряд ли стану обсуждать это с тобой.
– Ну а с кем же тогда?
– Не с тобой, я сказала раз и навсегда. Иди чисть зубы и поедем.
– Ну как хочешь.
Он говорил холодным, вызывающим, почти высокомерным тоном.
Словно хотел подчеркнуть ее бессилие, ее женскую слабость. Она возмутилась, закричала на него:
– Не смей разговаривать со мной таким тоном!
– А как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривал?
– Как полагается мальчику твоего возраста.
– Это что значит?
– С уважением. Я хочу, чтобы со мной разговаривали с уважением.
– А Тюрке уважает тебя?
Стелла не нашлась, что ответить. Она тяжело вздохнула, постучала ботинком о ботинок, сунула сжатые кулаки в карманы.
– Ты сердишься? – спросил Том.
– Да. Я очень сержусь.
– Потому что не знаешь, что можно сделать.
– Я придумаю. Дай мне только время поразмыслить.
Стелла молча вела машину, и Том, опустив глаза, играл на своей гармонике. Он перебрасывал ее из одной руки в другую, сосредоточившись, как человек, который о чем-то напряженно думает.
– Давай повторим таблицу умножения? – предложила Стелла.
Он не ответил, его глаза помрачнели, словно она сказала какую-то полную чушь.
– Ты думаешь о бабушке?
Он втянул голову в плечи и по-прежнему продолжал перекидывать гармонику туда-сюда.
– Ладно, договорились, – сдалась она, – я больше ничего не буду говорить.
Она включила правый поворотник, чтобы свернуть на дорогу, ведущую к школе, посмотрела на школьный корпус и увидела одноклассников Тома в костюмах астронавтов. Они шли, держа под мышкой большие салатницы.
– Что это на них нашло? Сейчас ведь не Хэллоуин!
– Учительница наша придумала. Мы репетируем пьесу, где действуют астронавты, поставим ее в конце учебного года. Каждому нужен белый комбинезон и салатница, чтобы сделать шлем.
– Но ты мне ничего не говорил!
– Говорил. Два раза. Ты просто не услышала, – буркнул он себе под нос.
– Это неправда, Том, неправда! Я бы обязательно тебя услышала!
– Ну тебя все равно никогда нет дома.
Он вышел из грузовика, хлопнув дверцей и не попрощавшись.
Стелла выскочила и побежала за ним. Она схватила его за руки, заставила смотреть себе в лицо.
– Прежде всего, скажи спасибо, что я отвезла тебя в школу. Я тебе не нянька и не личный водитель, и вообще…
Она вздрогнула. Он смотрел на нее холодно и сурово.
– Черт возьми, Том! Это же не драма, что я не расслышала!
– А другие матери расслышали. У других мальчиков есть комп в комнате и мобильный телефон, они играют в игры. А я играю один или с двумя стариками!
– У меня нет на это денег, Том. Я на мели.
– Я знаю.
Он пожал плечами, словно этот аргумент давно всем известен и устарел.
– А скажи, уже слишком поздно делать костюм астронавта?
Он резко высвободился, мотнул головой:
– Я не имею никакого отношения к школьному спектаклю.
И он, сгорбившись, зашел на школьный двор. Пнул ногой лежащую кепку, она отлетела и осталась сиротливо лежать в стороне.
Стелла встала, поискала глазами учительницу. Она стояла в дверях, прижимая к себе рукава наброшенного на плечи жилета. Эта женщина вечно зябла.
Стелла подошла к ней и спросила:
– Здравствуйте. Как поживаете?
– Ох, устала… Хорошо, что год кончается. С детьми становится все труднее работать.
– Скажите, пожалуйста… А костюм Тома когда еще не поздно принести?
– В понедельник. Сегодня – первая репетиция. Нужно им научиться ходить с салатницей на голове, я вот думаю, не зря ли затеяла всю эту историю…
– Ну что вы! Это так оригинально.
– Да? Вы, правда, так думаете? Потому что я голову себе сломала, как же сделать спектакль, связанный с учебой. И вот нашла пьесу одного американца.
Она с сомнением и беспокойством заглянула в лицо Стелле. Та попыталась успокоить ее и ласково сказала:
– Том будет готов, не волнуйтесь. И все получится великолепно.
Она прошла мимо сына и на ходу бросила:
– Будет у тебя твой костюм. Обещаю.
Том пожал плечами и пробурчал:
– Если бы проблема была в этом!
Стелла припарковала грузовик перед комиссариатом и велела собакам сидеть в кузове.
– Ждите меня здесь и ни с места! Не вздумайте выскакивать и бродить по проезжей части. Мне без этого хватает неприятностей.
Силач и Полкан, повизгивая, недовольно свернулись калачиками в кузове, преодолевая желание мчаться вслед за хозяйкой.
На фронтоне комиссариата красовалась надпись: Министерство внутренних дел, комиссариат полиции, Республика Франция, Свобода, Равенство, Братство.
– Если бы, – с горечью пробормотала Стелла, шагая длинными ногами через две ступеньки.
Она толкнула дверь и вошла в большую комнату с грязно-желтыми стенами. На потолке светились прямоугольные неоновые плафоны, у стенки диванчик из искусственной кожи, две деревянные скамейки, на стене плакаты: «Внимание, алкоголь», «Внимание, каннабис», «Ваш сын принимает наркотики. Как поговорить с ним об этом?» «Публичное собрание о помощи жертвам насилия», Декларация прав человека и стишок, написанный красивым курсивом в виньетке из розовых и голубых цветов: