– Извини. Ты, наверное, подумала, я дикий жмот, да? Пожалел поправиться бедному алику? Но у меня из-за такой сволочи мать погибла. Давно… Занимал, занимал мужик деньги у всего подъезда, его жалели, жалели, а потом на почве выпитого у него случился делириум тременс, белая, стало быть, горячка, запало ему в голову, что квартира его не потому пустая, что он пропил все до последней раскладушки, даже спал на полу, на газетах, а это злые соседи его обобрали. Взял он булатный ножичек и пошел с ними разбираться… Мама моя первая ему попалась. Еще одну женщину он только ранил, тут уж я сообразил, что делается, а к ней не успел. Она брала почту из ящика, а я уже поднялся на наш пятый этаж. Пока сбежал вниз, с ней уже все было кончено.
Федор страшно, криво улыбнулся.
– Наверное, мне было бы легче, если бы я точно знал, что это исходит от них, что это они ее убили. Такое быть могло: они большие мастаки подстраивать всякие несчастные случайности. Но у того убийцы и впрямь была белая горячка. И карты с папессой Иоанной рядом не было. Так что я ничего не могу утверждать наверняка.
Тоня нервно сглотнула. Опять он про то же! Опять они подступили к краю, за который так страшно заглянуть!
– Так что на мне судимость есть, – сказал Федор равнодушно. – Пытались пришить превышение необходимой обороны. Обошлось. Тебя это не смущает, кстати?
Тоня тихо ахнула, качнулась.
– Так, – сказал Федор, подхватывая ее. – Пошли-ка посидим. Пора нам наконец по делу поговорить. Что же с тобой все-таки случилось в Париже?
– Не в Париже, – с трудом выговорила она. – Это было в Нанте.
Франция, Нант, наши дни
Все началось с того, что выпала застежка у новой нефритовой серьги. Случилось это в том самом musèe des Beaux Arts. В роскошном сером двухэтажном особняке, который широко раскинул свои украшенные прелестными статуями крылья-галереи.
Тоня уплатила 4 евро за вход, немножко помаялась со шкафчиком (в музее шкафчики для имущества посетителей были, будто в детском садике, отдельные, малехонькие, вдобавок запирались на монетку в одно евро). Положишь монетку и наберешь код – замочек сработает. Не положишь – дверца остается открытой.
В музее в середине буднего дня оказалось почти пусто. В первых залах были представлены полотна в основном на темы библейской истории: святые, святые, святые с истомленными постом лицами и худыми телами…
На душе сделалось как-то уныло от этого подавляющего католичества!
Впрочем, увидев «Молодую мученицу» Поля Делароша с ее прелестным лицом и белыми плечами, над которой реял нимб, напоминающий изящный золотой обруч, Тоня почувствовала, что снова примиряется с местной религией, как это уже было вчера – в кафедральном соборе Петра и Павла, где она ставила свечки за упокой и во здравие, не смущаясь тем, что крестится тремя перстами и справа налево, а не наоборот, как следовало бы.
Тоня улыбнулась светлым воспоминаниям… но вдруг ощутила, как что-то скользнуло по ее груди и сгинуло на полу. Схватилось за ухо – и вынула серьгу.
С этой минуты прекрасное и возвышенное перестало для нее существовать – мысли целиком сосредоточились на мелком и суетном.
Эти нефритовые, тяжелые, очень красивые серьги она купила не далее как сегодня утром в сувенирной лавочке. Были они чрезмерно дороги, но умопомрачительно подходили к нефритовому ожерелью, которое Тоня не носила лет сто, а тут невесть почему взяла с собой в Нант, и глаза в сочетании с такими серьгами приобретали таинственный зеленоватый оттенок… Вдобавок камни были окружены золоченым, почти совсем как золотым ажурным плетением и выглядели весьма впечатляюще. Если не распространяться направо и налево, что это подделка, никто и не догадается.
Короче говоря, серьги она купила и тут же нацепила их. Всем они были хороши, кроме застежки. Тоня предпочитала подвески, а это были гвоздики, которые закреплялись не больно-то надежными швензами, то есть фиксаторами. Весь день она проверяла, хорошо ли держатся швензы, а в музее забылась, не проверила. И вот вам результат…
Вынув серьгу из уха, Тоня огорченно оглядывала сверкающий паркетный пол.
Смотрительница – а в Нантском musèe des Beaux Arts, совершенно как в каком-нибудь нижегородском художественном музее, в каждой зале сидела дама почтенных лет в строгом костюме и изысканной прическе – заметила Тонины отчаянные взгляды, поднялась со своего ампирного креслица и с приветливым выражением спросила:
– Могу я вам помочь, мадам?
«Мадам» даже ответить ничего не могла от огорчения – только показала серьгу смотрительнице, однако та мгновенно оценила ситуацию. Успокоительно улыбнувшись, решительно подошла к двери и окликнула:
– Жан-Пьер!
Появился низкорослый худощавый юноша в длинной футболке, джинсах, закатанных по колени, и босой. Этого экзотического паренька Тоня еще раньше приметила: распространяя приятный запах мастики, он елозил по паркету в соседней зале, непостижимым образом удерживая ногами две белые, ничем не прикрепленные тряпичные натиралки. С ними он и притащился на подмогу, с ними же, словно они были приклеены к босым подошвам, ринулся по знаку смотрительницы запирать двери залы, отрезая путь двум каким-то джентльменам, судя по всему, южанам, одетым в такие строгие черные костюмы, словно только что вернулись с похорон.
На смуглых лицах отразилось неприкрытое недовольство. Однако Жан-Пьер послал им извиняющуюся улыбку и запер двери прямо перед их римскими носами, пробормотав:
– Извините, господа, служебная необходимость.
– Жюль! – вновь окликнула смотрительница, и из противоположной залы (они были расположены анфиладою) возник еще один босоногий виртуоз, схожий с первым, как родной брат, и столь же ретиво начал закрывать свою дверь, мешая на сей раз двум леди, такое впечатление, прибывшим прямиком из Виндзора, судя по их умопомрачительным костюмам и шляпкам с вуалетками.
Только тут Тоня сообразила, что зала закрывается исключительно ради нее, вернее, ради несчастной потерянной швензы, чтобы не смог ее затоптать и унести на своей подошве случайный посетитель.
«Ну да, они же уверены, что серьги золотые!» – подумала с замиранием сердца и тотчас представила, какие лица сделаются у Жан-Пьера и Жюля, а также у ретивой смотрительницы, когда при ближайшем рассмотрении обнаружится подделка. Фиксаторы-то были самые простейшие, создатели серег даже не потрудились их раскрасить под золото, вот позорище!
Тоня едва не ахнула во весь голос от радости, увидев в крошечной щербинке паркета в метре от себя заветный кругляшок с дырочкой. Швенза, швензочка родимая! Какое счастье, что обнаружила ее хозяйка, а не кто-то другой!
Порывисто нагнувшись, Тоня подхватила ювелирный компромат и радостно подняла над головой:
– Вуаля!
Смотрительница, а также Жан-Пьер и Жюль, уже павшие было на колени и рыскавшие по полу наподобие гончих, дружно зааплодировали, не держа ладони перед собой, как это принято у нас, а высоко, несколько аффектированно вздымая их.