Это был немолодой, но статный, с величавой осанкою человек в алых, словно бы кровью обагренных одеяниях, с чеканным, изысканным профилем. На лице его изображалось глубокое страдание и печаль. С жалостью, от которой на глазах его выступили слезы, он смотрел на полуобнаженного юношу, подвешенного к кресту на вывернутых руках. Тело юноши было пронзено несколькими стрелами.
Сострадающее лицо кардинала являло собой картину кошмарного лицемерия, потому что не кто иной, как он, выпускал стрелу за стрелой в окровавленное тело.
Черты юноши были спокойны – казалось, он не чувствует боли, а может быть, и мертв. Нет, он был еще жив, свет еще не померк в его удивительных глазах, окруженных глубокими тенями, так что они казались еще больше, и всякий, взглянувший на него, долго не мог оторваться от этих глаз, долго, долго…
– О господи, Сережа! – выдохнула Тоня.
– Догадалась? – покосился на нее Федор. – Да, это он. Серджио.
– Нет, это Сережа! Это наш Сережа Кудрявцев!
– А, тот самый дядя Сережа? – хмыкнул Федор. – Девочки, пора с этим кончать. Или забыли про него, здесь и сейчас, или ни одна из вас на танцульки больше не пойдет. Он тебе уже на каждом шагу мерещится.
– Ты не понимаешь, потому что не видел его! – вскрикнула Тоня. – Это его лицо, его глаза, они такие, что невозможно… я хочу сказать… – Она замялась, потом с досадой махнула рукой: – Ты уверен, что это та самая, старинная картина?
Федор даже не сразу смог слово сказать.
– Привет, – вымолвил наконец. – То есть как это – уверен ли я? Что за вопрос?
– Да потому что полное впечатление, будто этому художнику наш Сергей позировал. Я тебе точно говорю!
– Этого художника звали, повторюсь, Федор Ильич Ромадин. Картина написана летом 1780 года. А позировала Федору память о его убитом друге Серджио Порта. Вот разве что глаза у Серджио были немного другие. А здесь, на картине, – глаза Антонеллы…
– Это Сергей, это Сергей! – не уставая твердила Тоня и добилась своего – Федор уставился на ее ошеломленно:
– Погоди. Говоришь, похож?
– Не то слово.
– Но как это возможно?.. То есть я понимаю как. Это возможно только в одном случае. В одном! Если этот ваш Сергей – один из потомков Антонеллы и Серджио. Я кое-что читал по генетике: через много лет возможно проявление удивительного, пугающего сходства предков и потомков. Помнишь, у Конан Дойла – роковое сходство сэра Хьюго Баскервиля и Стэплтона? Ох, быть не может… Или может? Но если все так, значит, Сергей – из наших?
– Да. И значит, за ним тоже идет охота?
– Если они знают о нем – несомненно.
– Ой, нет, не надо! – Тоня вцепилась в рукав Федора. – А Сергея, говорит Майя, вчера на занятиях не было. И сегодня нет. А вдруг они уже его… вдруг они уже добрались до него?!
– Погоди плакать, – угрюмо сказал Федор, вглядываясь в ее заблестевшие глаза. – Еще не вечер. Пошли-ка.
Еще раз оглянувшись на картину, Тоня вслед за Федором выскочила в коридор.
Первой, кого они увидела, была Майя – сердитая, похожая на валькирию, которая только что витала над полем битвы. Хлопнула дверью зеркального зала так, что звон пошел, и ринулась к лестнице.
– Майя Андреевна! – закричала Тоня, но, увидев ее сердитые глаза, кое-как смогла взять себя в руки. Не надо ей ничего говорить, ну что она поймет в той сумятице слов, которая так и рвется быть высказанной? Не поймет и не поверит. – Ой, извините… Я хотела спросить… вы уходите? А как занятия?
– Сергей Николаевич появились, – с утонченным ехидством сообщила Майя. – Удостоили нас, так сказать, своим посещением. Осчастливили. – Ярость в глазах вдруг растаяла, как снежок под солнцем, в голосе зазвенел смешок. – Противный мальчишка! Я его просто ненавижу. Бормотал какие-то извинения, я ничего толком не поняла. Ладно, пускай поработает, а то мне с директором надо насчет аренды поговорить. Увидимся!
И зачастила каблуками по лестнице.
– Я его просто не-на-ви-жу… – задумчиво повторил Федор, глядя ей вслед. – Это теперь так называется, да?
Тоня наконец-то перевела дух:
– Значит, он жив. Пойдем.
Рванулась было к зеркальной двери, но Федор перехватил, отвел в сторонку, под прикрытие какой-то двери:
– Подожди-ка. Там ведь занятия идут, верно?
Из зеркального зала доносилось любимое Сережино:
– Ча-ча р-раз! Встать на бедро, встать на бедро!
– Ну так не будем никому мешать. Сейчас же все в порядке? Потом поговорим, когда он освободится. И потом… – Федор смущенно нахмурился: – Я как-то еще не готов морально к этой встрече. Слишком хорошо помню дневник. Серджио и Антонелла… они всегда были вместе. А Федор – всегда в стороне. Вот он я – Федор. Ты – Антонелла. И, знаешь, договоримся, что теперь в стороне будет этот ваш… дядя Сережа.
– Какой еще дядя Сережа? – спросила Тоня, осторожно к нему придвигаясь. – Это кто вообще такой?
– А бог его знает…
То есть нашелся все-таки в коридоре уголок, достаточно укромный и вполне подходящий для поцелуя. Народу вокруг в это время было много, почему-то в большой зал шли и шли люди, словно вдруг проснулись все и непременно захотели посмотреть на скандальное полотно. Была среди них троица обремененных тяжелыми сумками смуглолицых товарищей, которые могли кого угодно растрогать своей любовью к изобразительному искусству.
То есть никто не обращал внимания на Тоню с Федором. И они тоже не обратили никакого внимания на высокого черноволосого человека в черном пальто и темных очках. Небрежной походкой туриста, которому совершенно некуда спешить, он вошел в большой зал, где была выставлена картина Федора Ромадина.
Россия, Нижний Новгород, наши дни
Майя поджала губы, увидев Сергея. Конечно, она злилась безмерно. Но выдержка у нее была страшнейшая: иначе тебе на паркете делать нечего, если не обладаешь выдержкой и не умеешь собираться в нужный миг. Только Сергей заметил этот свирепый блеск глаз, но для детворы и голосочек не дрогнул:
– Коленки мягкие – прямые, мягкие – прямые. Хвостики поднимаем! Третий глазик работает, работает! Немножко отдохнули.
Это кончилась музыка, и Майя отвернулась к магнитофону, переставить диск.
– Майя Андреевна, – прислоняясь для устойчивости к подоконнику, начал Сергей заранее приготовленную речь, – я должен извиниться…
– Должен – так извиняйся.
– Да, я… виноват. Долго рассказывать. Можно после урока? Давайте я проведу, а? Пожалуйста!
Голос так дрогнул, что Сергею аж самому себя жалко стало. Ну не сможет Майя не смягчиться!
Не смогла:
– До чего ж ты противный мальчишка! Выгнать, давным-давно тебя надо выгнать из студии, вообще к работе не подпускать! Ладно, твое счастье, что мне срочно надо к директору. Потом я тебе все скажу, что следует. Я побежала, закройся тут изнутри, чтобы родители не заглядывали, детей не отвлекали.