Она посмотрела на часы и закончила:
– Надо спешить.
– Ага! – Я кивнул головой и оторопело поглядел на тарелку с… теперь уже из-под творога.
– Ничего, – облизнув ложку, успокоила меня Маришка. – Покидать стол следует с чувством легкого истощения.
Снаружи было прохладно, но солнечно. Дул сильный ветер, про который я знал, что он северо-восточный, порывистый, семь, тире… а дальше я не дослушал: проснулась Маришка и выключила радио со словами «Как ты можешь слушать эту гадость?».
Кстати, это единственный известный мне способ поднять ее с постели, не нарушив мораторий на термоядерные испытания. Достаточно настроить магнитолу на прием конкурирующей радиостанции и спрятать пульт.
«Однако, семь метров в секунду… – подумал я, силясь удержать подъездную дверь от чересчур громкого хлопка. – Это же, если вдуматься, шестьсот аршин в минуту! Это же…» Я пересчитал скорость ветра в вершках в час и ужаснулся.
Рядом с остановкой скользили по тонкой ледяной корочке воробьи, от холода молчаливые и похожие на клубки шерсти. Мы пропустили один практически пустой автобус и влезли, в практически заполненную маршрутку, рассудив, что время в данном случае важнее комфорта. Расселись кое-как, заняв вдвоем полтора места; едем.
Мое внимание привлекает листок бумаги, свисающий с потолка кабины за спиной у водителя; в первый момент – именно он. «УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ! – призывает текст, напечатанный, пожалуй, тридцать шестым кеглем. – ВОДИТЕЛЬ ГЛУХОЙ! ПОЭТОМУ ОБ ОСТАНОВКАХ СООБЩАЙТЕ ГРОМКО И ЗАРАНЕЕ». Слово «глухой» подчеркнуто маркером – косой и на редкость неровной чертой.
«Должно быть, у него и со зрением не все в порядке», – думаю я, усмехаюсь и только после этого перевожу взгляд на пассажирку, сидящую напротив, как раз под листком…
И некоторое время недоумеваю: что же привлекло меня в ней? Ну молодая, ну симпатичная – девочка-студентка в черном шерстяном пальто, производящем впечатление очень тонкого, на плече рюкзачок, на коленях – раскрытая книжка, пухлый, малоформатный томик, то ли словарь, то ли сборник стихов давно почившего поэта. Но все это – еще не повод неприкрыто пялиться на нее вот уж вторую минуту!
Насильно, чуть ли не руками отворачиваю голову в сторону, к окну, за которым проносятся недостроенные многоэтажки в окружении задравших носы подъемных кранов, но взгляд… непослушный взгляд уходит в самоволку. Он возвращается назад и преданно утыкается в спрятавшиеся за полами пальто колени. Хорошо еще, их обладательница, увлеченная чтением, не замечает ничего вокруг, ни моего пристального интереса, ни листка над своей головой, который раскачивается от быстрой езды и как будто хочет погладить ее по затылку.
Похоже, незнакомка относится к разряду непрерывно читающих, тех кто время и расстояние измеряет в страницах. «Садишься на конечной и едешь приблизительно страниц пятнадцать, потом переходишь на красную ветку… эскалаторов в переходе много, но все короткие, не успеешь раскрыть… и оказываешься на этой… как ее?.. на Библиотеке!» «И что там?» «Та-ам… столько книжек!» На эту мысль меня навело два обстоятельства. А именно кожаная обложка, в которую заботливо упакован томик, и закладка – ох уж эти мне закладки с календариками! – не случайный клочок бумаги, воткнутый между страницами, не использованная карточка на метро, а плетеная матерчатая закладка, похожая на засушенную для гербария девичью косу.
Кстати, о девичьих косах… До меня наконец доходит, что так гипнотически притягивает мой взгляд – прическа незнакомки! Ее волосы удивительны: неопределенного цвета, то ли темные, то ли каштановые – да цвет и не играет роли! – они струятся по плечу, по черной шерсти пальто, вниз, к коленям, и один особенно любопытный локон то близоруко скользит по раскрытой странице, то замирает на одном месте, как бы привлекая к нему внимание хозяйки, подчеркивая наиболее аппетитный кусочек текста.
Зачем?.. Тоскливо заныла казалось бы давно затянувшаяся рана. Зачем Маришка состригла волосы?
То есть, разумеется, я отлично помню оба ее аргумента. Во-первых, шампунь, которого уходило по полфлакона через день. Где я возьму денег на такую прорву шампуня? Я не сумел придумать достойный ответ: тогда я еще не работал, и моей стипендии с лихвой хватало на студенческий проездной на все виды транспорта, два билета в кино или четыре бутылки пива – на выбор. А во-вторых, такой длины волосы – ей ведь не было нужды присаживаться, чтобы их концы достали до колен! – не вязались с имиджем популярного диджея. Она ведь ведет не только программы на радио, но время от времени и дискотеки в клубах. Я пришел один раз на такую дискотеку: грохот, толпа, из-за сигаретного дыма ничего не видно. «Над чилаутом томно глюкал фиолет», как пел когда-то Вертинский в интерпретации Лео Каганова. Потолкался минут двадцать возле просцениума, посмотрел на Маришку – совсем на себя не похожую, сплошь из гримас и ужимок – и понял, что с меня хватит. Плюнул в пластмассовый стаканчик из-под пива, громко сообщил собравшимся, что я о них думаю – правда, сам себя не услышал в этом шуме – и ушел.
Все это я прекрасно помню, но… помню ведь и другое…
Не поворачивая головы, смотрю на Маришку, вернее, на ее отражение в зеркальце водителя. Короткая челка, не доходящая до бровей, подбритые виски, аккуратно простриженные лакуны вокруг ушей. Маришка ловит мой изучающий взгляд, преломляет и отражает в вопросительном: «У?».
«Нет, ничего», – качаю головой и опускаю глаза, скрывая следующую мысль.
Скучать по тебе, когда тебя нет, легко и естественно. И стократ мучительнее тосковать по тебе, когда ты рядом!
Ведь я помню все…
Внезапный Новый Год, прятавшийся до последнего за зачетной сессией и вдруг выскочивший, как черт из табакерки, на страницу отрывного календаря. И ни игрушек, ни украшений, ни чего-нибудь, отдаленно напоминающего елку. Маришка, за какой-то надобностью взгромоздившаяся на раздолбанный стул. И моя реплика: «Слушай, а ты не могла бы некоторое время постоять вот так? Просто постоять, не двигаясь. Нет, руки поднимать не надо: устанешь…» И гирлянды из собранных со всего этажа заколок, подвешенные на ниточках разноцветные шариковые ручки, провисающий серпантин из узких склеенных шпаргалок, так и норовящих сложиться в гармошку. И венчающая Маришкину голову корона-обруч со звездой, вырезанная из жестяной банки из-под замороженных ананасов. И песня, радостно подхваченная хороводом – бесшабашным и безбашенным по случаю успешно сданных… или безуспешно, но кого это трогает?.. а то и оперативно пересданных уже зачетов. «И вот она, нарядная…»
Или раньше… Когда мы вдвоем в трамвае сидим в колонну по одному, поскольку во всем сдвоенном вагоне не нашлось сиденья, рассчитанного на двоих. Некоторое время я просто смотрю на любимый затылок, которого и не видно под трижды обернутой вокруг головы чалмы из волос, формирующей прическу. Затем мои руки сами тянутся вперед и расплетают, извлекая одну за другой все восемнадцать «невидимок», и подбрасывают волосы вверх, чтобы смотреть, как они летят вниз круговым неспешным водопадом… и читать в глазах случайных свидетелей немое одобрение.