Имя!
Мое имя!
Это очень важно, полагаю.
Все время, пока прискакавшая с легким топотом молоденькая служанка хлопочет вокруг, помогая подняться, умыться, меняет повязки, я пытаюсь вспомнить.
Широкое зеленое платье, дважды обернутое вокруг талии, вызывает раздражение пополам с умилением.
От запаха густой мази, накладываемой на лицо, подташнивает.
Темно-серый мешковатый наряд девицы, с длинными узкими рукавами, с подолом, обшитым черной тканью, и узким витым поясом-плеткой, кажется уродливой пародией на целительскую мантию.
Обрывки памяти складываются то так, то этак, не желая собираться в цельную картину.
— Госпожа, повернитесь… госпожа, наклонитесь… — щебечет служанка.
Я сижу, послушно поворачивая голову, а девица гребнем разбирает мои волосы, сплетает в косу. Длинные, до пояса, удивительно светлые волосы.
А перед глазами картины кружатся. Разные, странные, чуждые, непонятные.
Торжественная музыка, богато украшенный зал, сотни свечей…
Комната с низкими потолками, по стенам бегут синие и зеленые огни, кто-то громко и ритмично орет…
Чинная конная прогулка по парку и стремительное передвижение в толкающейся и пыхтящей толпе.
Госпожа…
На миг боль сдавила голову, стрельнула в виски.
Служанка отшатнулась, заметив гримасу на моем лице. Охнула испуганно и замерла сусликом.
Я махнула рукой, выгоняя дурную девицу прочь. Та умчалась, что-то причитая о том, что мне нельзя гневаться и нервничать.
Злость полыхнула золотом, омыла тело, ложась на запястья желтыми цепями.
Я хочу знать!
Я… госпожа… Ивон!
Да!
Картинки мозаики начали складываться в единое целое, все еще зияющее прорехами, но…
Посмотрим…
Я прилегла, прикрыла глаза, устраиваясь удобнее. Мной овладело отстраненное, спокойное любопытство, словно бы все происходит не со мной, словно это не моя память, а просто сложная мозаика.
Просто сложная работа… для госпожи Ивон.
Итак, госпожа Ивон. Ивон Верлийская, единственная дочь и наследница Ракота, великого герцога Верлийского.
Избалованная, капризная молоденькая девушка. Любительница балов, увеселений и флирта, ни капли не задумывающаяся о том, что происходит в соседних странах и в ее родной Верлии. Да что там, она не задумывалась даже о том, что у нее под носом происходит.
А происходит, точнее, пока только собирается произойти, дворцовый переворот… потом, быть может, гражданская война, затем просто война. Завоевательная. Ведь соседи давно точат зубы на город-порт, стоящий в удобной бухте, на густые леса и заливные луга.
Удерживает же иные страны от того, чтобы съесть аппетитный кусочек, древний рунный договор, скрепленный магией и кровью.
Условия договора…
О, по нему зачарованный венец, символ принадлежности власти, должен быть передан наследнику в год шестидесятилетия предыдущего. Вместе с полнотой ответственности и владения. Иначе же династия властителей прервется, договор, завязанный на кровь, силу и руны, прекратит свое действие… Земли потеряют хозяина, границы рухнут, и присоединить территории к себе полноправно сможет любое государство. Какое успеет первым.
Четкую связь задает древний заговор.
Венец — хозяин — границы — гарантия неприкосновенности.
Но Ивон об этом не думала, просто не обращая внимания на то, что говорят ее отец, учителя, советники. Жила, порхала, словно бабочка, с цветка на цветок, с бала на карнавал, с карнавала на прогулку. И все попытки отца выучить достойную или хотя бы путную наследницу, не дать герцогству скатиться в пучину беспорядков, продолжить балансировать на игле между другими царствами, разбивались о полнейшее неприятие со стороны девицы.
Она была такая, право слово, дурочка. И однажды, в один из теплых весенних дней, после очередного бессмысленного, с ее точки зрения, разговора Ивон не вернулась с конной прогулки. Пропала и стража, и спутники ее исчезли. Как в воду канули.
А очнулась Ивон на алтаре.
И там умерла, не выдержав долгой, изматывающей тело и душу боли. Умерла, оставив на камне, окруженном огненным кольцом, лишь оболочку, обрывки памяти и осколки души, ритуалом словно приколоченные к телу.
Я так и этак перебирала воспоминания и понимала, что они не мои. Да и тело… словно чужое, как платье на вырост. Эти тонкие и полупрозрачные занавеси, укутывающие сердцевину, тоже словно чужие. Инородные, не желающие осознаваться единым целым с телом и душой. Я будто разобранная на части игрушка, в которой теперь не хватает деталей. Как собрать?
Но есть ли выбор?
Есть.
Пусть телом я буду госпожа Ивон, но памятью своей буду считать не эту.
Есть иные обрывки, смятые в комки, словно хрустящая бумага. Полные шума большого города, постоянного движения огромного количества людей, сложных интересных занятий. Вот только имени нет… Наверное, оно умерло там вместе с телом.
А общее у этих жизней есть только одно. Они обе закончились болью, и от обеих остались лишь осколки. Стоит ли собирать их во что-то полноценное? Получится ли?
Проще оставить как есть.
Небо за окном налилось лиловыми сумерками, пока я лежала, созерцая глубины сознания. Мимо текла жизнь. Забегала служанка. Торопливо поджигая свечи длинной лучиной с синеватым огоньком на конце, с суеверным страхом косилась на меня. Заходил степенный улыбчивый целитель, уже знакомый даже по имени. Оуэн Серинский. Микстуры, мази, порошки были приняты мной послушно, беспрекословно и молча.
Отстраненное равнодушие со стороны очень походило на прежнее высокомерное пренебрежение всеми, кто ниже по статусу, кто неинтересен и бесполезен.
Это, а также молчание, отсутствие скандалов и истерик, кажется, устраивали всех.
Только мой опекун, хранитель и спаситель сер Лейр Шинорский задумчиво и настороженно изучал новую меня, когда заходил проверить мое состояние и доложить о ходе подготовки к путешествию.
Я же намеревалась исполнить все приказы отца и сера хранителя. Вот только сомневалась в собственной способности выжить после этого.
Очень хорошо отпечатался в моей памяти голос вкрадчивого господина, требующего клятвы, той, что вынуждала отдать ему венец.
Нет, не отдам.
Что-то внутри противилось этому.
Может, удача будет на моей стороне?
Отрешенные размышления… и прикидка шансов.
Нет, шансов нет…
Но это не значит, что придется следовать предначертанному кем-то плану.