Зная своего Муссу так же хорошо, как самого себя, последнее, что я мог когда-либо предположить, – что мой брат решит не просто измениться ради женщины, а поменяет все – место жительства и работу, всю свою жизнь и сам взгляд на мир. Кто из тех, кто считал его неисправимым бабником и эгоистичным мачо, поверил бы в это прямо-таки чудесное превращение убежденного повесы в мужчину, способного на почти маниакальную преданность одной женщине? Хотя нет… Двум.
– Дядя Марат! – Синеглазка налетела на меня, как ураган, повисая на шее.
Примерно полгода назад я из ее уст стал, наконец, звучать как Марат, а не Малат!
– Мам, пап, дядя Марат приехал! – влетела в большую светлую кухню Валя, таща меня как на буксире.
Мусса спрятал за спину руки, которыми только что обнимал Элоди, и с тяжким вздохом уткнулся ей в волосы. Может, мой брат и обратился волшебным образом из известного владельца ночных клубов в зажиточного фермера, но на его ненасытное либидо это никак не повлияло. Только направлено оно теперь на одну Элоди.
– А я тебе говорила, что долго она гулять не будет, – прошептала ему в шею Элоди, приветливо мне улыбаясь.
– А вы что, опять обнимались? – хитро посмотрела на них девочка.
– Хмм. Просто, знаешь, мама сказала, что у нее спина болит. Вот я и разминал ей… плечи, – поднял брови Мусса, делая совершенно честное лицо.
– Плечи? – ухмыльнулся я.
– Ага, – повернулась ко мне Валя. – У мамы вечно спина болит, и папа ей часто массаж делает. Мама говорит, что он просиионал. Если у тебя болит, ты тоже можешь его попросить.
– О нет, Валюш, я как-нибудь потерплю! Она у меня не настолько болит… – давясь смехом, ответил я.
– А дядя Марат привез нам своего кота! – радостно сообщила Валя, а Мусса, сразу посерьезнев, поднял вопросительно бровь.
Я покачал головой, указывая взглядом на племянницу.
Мусса бросил быстрый взгляд на Валю, и Элоди, улыбнувшись, попросила дочь:
– Доченька, а давай ты пойдешь и посмотришь, где мы сможем разместить наших гостей, а я приду через минуту?
– Ну вот, – насупилась девочка. – Опять взрослые разговоры?
– Совсем немного, Синеглазка, – улыбнулся Мусса.
– Ну, и что случилось? – нахмурился Мусса, едва шаги Вали затихли.
– Я уезжаю в Штаты к Софии, – выдал я, выпрямляясь и готовясь обороняться.
– Да за каким хером-то? Через два года? – взвился Мусса.
– Мусса, тише! – шикнула на него Элоди. – Марат, в самом деле, что происходит?
– Вы тут в своей глуши вообще забыли, что такое телевизор и выпуски новостей, да? – хмуро посмотрел на них я.
– Да уж мы как-то прекрасно и без них живем. Ты зубы не заговаривай давай. Что случилось?
– Случилось то, что в собственном доме в штате Калифорния был застрелен некто Владимир Карецкий, известный русский бизнесмен, – процитировал я новостную ленту, и Элоди ахнула и побледнела.
– А София и Дима… Они в порядке? – вскрикнула она.
Я же отвернул голову в сторону, не желая сейчас смотреть на них, и продолжил так, словно Элоди меня и не прерывала.
– По предварительным данным убит он из собственного же охотничьего ружья, – я заставил свой голос звучать монотонно, словно читал слова, отпечатанные в мозгу. – Предположительно выстрел был произведен его несовершеннолетним сыном Дмитрием Карецким при попытке защитить от очередных побоев мать, Софию Карецкую.
– Боже! – Элоди покачнулась, и Мусса прижал ее к себе.
– Она звонила мне сегодня рано утром. Как раз перед тем, как в дом вломилась полиция.
– Тебе? Но почему не мне? – всхлипнула Элоди.
– Думаешь, она не понимает, что вам и так пришлось пережить в последнее время?
Да, два курса химиотерапии, на второй из которых Муссе пришлось отвозить Элоди буквально с боем, со скандалами и угрозами развода, потом тяжелейшая реабилитация и жизнь с робкой надеждой каждый день, что уж в этот раз болезнь не вернется. Сколько раз я видел настоящее отчаяние в глазах брата?
– Что ты намерен делать? – мрачно спросил меня Мусса.
– Я еду к ней. Я нужен моей женщине и поэтому еду к ней. И не надо пробовать меня переубедить или остановить.
– Даже и пытаться не буду.
Спустя еще полгода.
Элоди.
Я смотрю на Муссу, и мои губы расплываются в улыбку. Он важно вышагивает по школьному двору, усадив Валюшу себе на шею, весь такой собранный и серьезный, будто выполняет великую миссию. Сегодня Валя – первоклашка, и он не спал полночи, покорно проверяя с мандражирующей будущей ученицей, не забыли ли мы приготовить что-то архиважное.
Я ловлю взгляды, направленные на него. Заинтересованные и даже похотливые от женщин и раздраженные и недоуменные от мужчин. Я закусываю губу от желания крикнуть всем, что это мой муж.
Мой муж, мой мужчина, который прошел вместе со мной такой трудный путь, держа меня изо всех сил. Мужчина, который буквально научил меня чувствовать и не бояться дышать однажды, заставлял это делать, когда у меня самой сил не оставалось. Мужчина, который показал мне, что значит быть защищенной, обласканной, любимой. И что это такое – когда тебя не бросают в тяжелую минуту. Что не нужно все время оглядываться и бояться упасть, потому что он всегда подхватит. Не на словах, на деле.
Да, однажды он причинил мне боль. Но все изменилось. Наверное, я никогда не смогу до конца понять, чего ему стоило это радикальное изменение в жизни, а он никогда сам не расскажет.
Потому что сейчас передо мной все тот же Мусса – страстный и неуемный любовник, острый на язык и, кажется, временами беспечный ездок. Но при этом и совершенно другой. Суровый, обстоятельный во всем, за что берется, ничего не упускающий, даже мелочей. Мне иногда кажется, что он читает мои мысли и выполняет желания раньше, чем я могу их сформулировать. И его взгляд всегда на мне.
Часто, проснувшись, я смотрю на него спящего и думаю, заслужила ли я его? И просто молюсь, чтобы так все и оставалось. Мне не нужно лучшего, у меня все есть.
Спасибо тебе, Господи!
Спустя еще полгода.
София.
– Ты мне не отец! Так что не указывай, что делать! – Димка в очередной раз убежал в свою комнату, громко хлопнул дверью.
– Прости его, – я устало опускаю голову на руки и вздыхаю.
Марат обходит стол и обнимает меня.
– Мне не за что его прощать. Пережить такое, что довелось ему, и врагу не пожелаешь.
– Это все моя вина. Я должна была найти способ разойтись с Владимиром и избежать такого исхода.
– В самом деле, София? Ты ведь не смеешь обвинять во всем себя? Что ты могла одна? Разве кто-то помог тебе? Разве твой отец не догадывался о том, что происходит? Ты ведь рассказывала матери. Но им было до этого дело? И даже я, вместо того, чтобы последовать за тобой, просто сидел и жалел себя. Вот и вышло, что Димке пришлось стать единственным мужиком, способным защитить мать. Так что перестань винить себя, потому что тогда я чувствую себя окончательным дерьмом.