Покончив со стеклами, Андрей раскрыл упаковочный мешок и сложил в него старую одежду. Вещи он кидал, не считая, но, когда дошла очередь до обуви, Андрей остановился. На коврике лежали три ботинка: два левых и один правый – естественно, из гуманитарки, поэтому похожие, как братья. Впрочем, братьев должно было быть четверо.
– Вадик! Ты куда правый ботинок дел? – спросил он.
– Какой ботинок?! Пошли отсюда! – заканючил тот.
– Надо найти.
– Все, Андрюха! Ты как хочешь, а я…
– Уйдешь без меня – догоню, – монотонно сказал он. – И застрелю. Как падлу.
– Он полицию вызвал!
– Полиция бы уже приехала, – веско заметил Андрей. – Ботинок ищи, а я на входе постою. И не лапай там ничего!
Вадик доплелся до кабинки и, со стоном опустившись на колени, принялся обшаривать закутки между стеллажами.
Андрей положил ладонь на пистолет под свитером и, прислонившись к двери, выглянул на улицу. Народу было много, но покупками никто не интересовался. Люди просто шли по тротуарам – веселые, улыбающиеся. Совсем чужие.
Патрульные машины не появлялись, продавец все-таки соврал.
На дороге кто-то прогудел, и Вадик, засучив ногами, повалил ряд манекенов.
– Все, Андрюха! Все, попались мы!
Андрей оглянулся на дверь и подошел к примерочной. Вытащив из-за пояса пистолет, он упер ствол Вадику в щеку.
– Без истерик, если можно, – сказал он. – Ну?..
– Нету…
– Везде искал?
– Везде, везде. Не убивай, а?..
– Черт…
Андрей обнаружил, что забыл защелкнуть предохранитель. Он прислушался – сирена не повторилась.
Тем не менее находиться в магазине становилось все опасней, и Андрей решил, что ботинок можно бросить. Не такая уж это улика – стандартная обувь из гуманитарной лавки.
– Ладно, пора, – сказал он.
Вадик отряхнул брюки и шмыгнул к выходу.
– Не спеши!
Вадик покорно замер.
Андрей умял в мешке одежду и положил сверху коробку с контроллером. Подойдя к терминалу, он проследил, куда ведет шнур. Разъем оказался в углу, за стендом с нижним бельем. Андрей протянул руку к штекеру, но что-то его смутило. Помедлив, он все же дотронулся до шнура, но снова передумал и протер его рукавом. Знаний о Сети базовое образование давало лишь самый минимум, и Андрей скорее учуял, чем понял: магазинный терминал отключать нельзя.
– Не бежать! – предупредил он Вадика, выходя на улицу.
– Куда уж… Ноги подкашиваются.
– Это хорошо. Полиция будет искать хромого убийцу.
– Меня?! Меня-то за что?
– Ты б рожу свою видел. Убийца и есть.
Вадик на ходу посмотрелся в темную витрину и взъерошил волосы.
– Теперь точно никто не догадается, – усмехнулся Андрей.
Дойдя до перекрестка, они свернули на улицу пошире, с пирамидальными и сферическими зданиями из тонированного стекла. Народу здесь было еще больше, и это уже напоминало не брожение, а целое шествие.
– Они тут работают когда-нибудь? – процедил Вадик.
– Сегодня суббота.
– Ну да. А завтра – воскресенье. А там уж и февраль не за горами, второй День Единения, опять праздник…
Они прошли еще метров пятьсот, вокруг были все те же дома-стекляшки с ресторанами, клубами, барами, танц-полами и прочими кафе. Разницы Андрей не видел, и вскоре вовсе перестал обращать внимание на рекламные финтифлюшки – в стремлении переплюнуть и затмить друг друга, они были до омерзения похожи.
– Тебе мужика того не жалко? – спросил Вадик.
– Я не виноват. Нам же только одеться надо было. Куда б мы делись в этих дерюгах?
– А мужик лежит… Мужик-то мертвый.
– Давай лучше об искусстве поговорим. Это ведь правда – насчет того парня, который руки на себя наложил?
– Один – один.
– Я с тобой соревноваться не собираюсь, – отрезал Андрей.
– Конечно. Ты выиграешь… Ничего, – сказал Вадик. – Ночью помучает немножко, потом отпустит.
– Кто?
– Совесть.
– Заглохни!
– А Сергеич не ошибся… Талант у тебя.
– К чему?
– Чик-брык. Людей на тот свет отправлять.
– Бред какой-то. Ты в это веришь?
– Главное, что поверил ты. В искусстве самое важное – верить в свои силы.
Андрей скривился. «Талант», «искусство»… От этих слов его мутило. По крайней мере, когда искусством называли умение довести человека до самоубийства, а талантом – способность выстрелить в лоб. Андрей хотел бы найти себя в другом, в чем конкретно – он и сам не знал, но, уж конечно, не в этом.
Вадик постепенно приходил в себя. Спина у него выпрямилась, колени уже не подгибались, а взгляд перестал метаться в поисках полицейской формы и вновь начал ощупывать женщин, преимущественно блондинок.
Андрею же приходить в себя не требовалось. Он и был в себе – с того момента, когда осознал, что убил человека. Наоборот, он страшился утратить это состояние, эту легкость, прозрачность, ясность.
Одно его по-прежнему тревожило. Он знал, что выехать из города, особенно после стрельбы в магазине, будет трудно. Еще труднее – скрыться в блоке. Но там был дом.
Андрей остановился у края тротуара.
– Ты чего? – спросил Вадик.
– Такси надо поймать.
Напротив, то и дело отвлекая внимание, мерцал гигантский экран. Мониторов размером с дом Андрей еще не видел и против воли косился на скачущие по стене картинки. Звук из-за дороги не долетал, но в нижней части экрана по выделенной полосе скользила бегущая строка, и при желании все слова можно было прочесть.
«Вода, волна, луна… А я совсем одна… Луна, волна, вода… Да-да, да-да, да-да…»
Стихи были субтитрами к популярной песне. Над ними, плескаясь в лазурной воде, танцевали две девушки. Андрей видел этот клип сотни раз, клип ему не нравился, тем не менее оторваться он не мог.
За девушками появились юноши.
«Ночь! Улица! Фонарь! Шлюхи! Ко мне они липнут, прямо как мухи!»
– Их, наверно, как-то по-другому ловить надо, – подал голос Вадик. – Такси эти…
Андрей стоял уже минуть пять, но все машины проносились мимо.
– Кто их знает… Я всю жизнь на пособии.
– А я с двенадцати лет, – гордо объявил Вадик. – Но на такси я в детстве не очень-то…
«Я уже вам не сынок! Мама, я поехал в блок!»
Строка еще не добежала до конца, когда песню прервали. На экране возник полицейский с тонкими злыми губами.