– Когда проявят, будет поздно.
– Все! Оставим эту тему. – Петр вздохнул и, раскрыв окно, закурил. – Лучше о другом. Твои провалы не повторятся?
– Меня наконец-то убили.
– Поздравляю, – невесело произнес он. – Как там сейчас? Как наше Ополчение?
– Плохо, – сказал Константин. – Хуже некуда.
– Чрезвычайное Правительство победило?
– Мне из больницы не видно, кто победил, а кто проиграл. Но слово «чрезвычайное» там больше не употребляют. Кажется, на Родине все налаживается.
– Чего?! С Ополчением плохо, а там налаживается? Что там может наладиться без нас? Ты сначала думай, потом говори.
– Я думал, сотник. Времени было в достатке – я и думал. Нуркин сволочь, это ясно. С Нуркиным надо кончать. А остальных… зря мы их под одну гребенку. Люди разные.
Петр глубоко затянулся и медленно выпустил дым ему в лицо. Константин стерпел.
– Я, Костя, не пойму чего-то. Ты что предлагаешь? Сформулируй свою кашу.
– Ничего я не предлагаю! – Разозлился он. – Хотел сомнениями поделиться, да смотрю, не по адресу.
– Правильно смотришь, – спокойно сказал Петр. – Когда сомневаешься, надо к венерологу идти, а меня грузить ни к чему. Слушай, а может, это у тебя от стресса? Как-никак, помер.
– Мы все померли, – буркнул Костя. – Что ты мне собирался сообщить?
– Нуркин начал собственную охоту за дневниками Черных. Они оба их ищут, Немаляев – отдельно, Нуркин – отдельно.
– С чего ты взял?
– Очень просто. Нуркин пытался организовать слежку не прибегая к помощи братвы. То есть интерес к записям он от Немаляева скрывает. Немаляев, в свою очередь, утаил от него смерть Бориса. Тоже подозрительно.
– А Немаляев откуда знает?
– Да я сам ему сказал! Когда он звонил. А, ты же в отключке валялся. В общем, все это смахивает на раскол. Только не соображу, как этим воспользоваться. Я в интригах не мастер.
– Грохнуть обоих, вот и вся интрига, – заявил вошедший Ренат.
Вместе с Зайнуллиным на кухню вперлись его подчиненные, и на восьми квадратных метрах стало нечем дышать.
– Сотник, а где моя почетная грамота? – Театрально спросил он.
– Дай ему доллар, пусть купит себе шоколадную медальку, – бросила из коридора Настя. – Ребят, вы бы рассосались как-нибудь, здесь взрослые беседуют.
Четверо новобранцев недовольно загомонили, но под окриком Рената отправились в комнату.
– Нет, ребята правда отличились, – сказала она. – Мозги у них, как у ящериц…
– Это, наверно, комплимент, – вставил Ренат.
– …но действовали отлично, – закончила Настя.
– А что случилось-то? – Спросил Константин.
– Когда сюда перебирались, Людмила засекла наблюдение. Две машины.
– Я был уверен, что пасут только меня, – сказал Петр.
– Выходит, ваш Нуркин подстраховался. Но от второй группы ничего не осталось.
– Мы их в капусту чик-чик-чик! – Зайнуллин ребром ладони изобразил рубку овощей и счастливо рассмеялся.
– Свидетели? – Коротко осведомился Петр.
– Чик-чик!..
– Да уж, такого «чик-чик» я давно не видала.
Константин выразительно прочистил горло и, скрестив на груди руки, отвернулся к окну.
– Зато Кокошин гуляет по Мурманску и в ус не дует, – мрачно сказал Петр.
– Ты что, сотник? – Опешил Ренат. – Кому нужен этот Кокошин, сука, маму его… а… – он поймал на себе строгий взгляд Насти и дальше решил не развивать. – Кокошин-какашин… Ты гляди, каких я тебе хлопцев подогнал! Они за революцию в огонь и в воду!
– Революция? О чем ты?
– Ну, это… что там у нас? Ополчение, то-се. Железные пацаны!
Константин не выдержал и вышел в коридор. Первая комната была занята железными пацанами. Они окружили телевизор и, разделившись на пары, жарко о чем-то спорили. При этом железные пихались, брызгали слюной и обзывали оппонентов пидорами. Не вникая в суть дискуссии, Костя пошел дальше.
Вторая комната находилась в самом конце, после туалета и ванной. Людмила по-турецки сидела на вытертом коврике. Сначала Косте показалось, что она медитирует, но потом он заметил у нее в ногах какую-то книгу.
– Почему не со всеми? Почему телевизор не смотришь?
– Футбол. Занятие для плебеев, – сказала она, не отрываясь от чтения.
– Гм, гм… – Константин не сразу нашелся, что ответить. – Для плебеев?.. Конечно, ты-то среди нас голубая кровь.
Он плотно прикрыл дверь и продолжил:
– Голубая кровь, да. Родственников имеешь знатных.
Людмила медленно подняла глаза и тихо молвила:
– Ты понимаешь, что я могу тебя убить? Одним ударом.
– Понимаю. Поэтому захватил вот это, – Константин вытряхнул из рукава нож и виртуозно крутанул его между пальцев.
– Ты, наверное, в цирке работал. Наверное, клоуном. Я твое перо голыми руками сломаю.
– Наверное. Если дотянешься.
– Но сначала вырву тебе язык.
– Как скажешь, – пожал он плечами и мгновенно перекинул нож в другую руку. – А я твой язык не трону. Чем ты тогда говорить будешь? Про дядю своего. И еще про тетрадь.
– Ха, тетрадь, – презрительно скривилась Людмила.
– Больше ее взять было некому. Петр сразу не догадался, потому что у него на тебя перманентная эрекция. А у меня – нету. Зато я был на выставке «инквизиция сквозь столетия». Я видел картины про то, как снимают кожу. Думаю, у меня получится.
– Ну, попробуй, орел.
Дверь неожиданно открылась, и в комнату влетел Зайнуллин.
– Я не помешал? О чем воркуем?
Людмила нахмурилась и едва заметно качнула головой.
– О живописи, Ренат, – сказал Костя. – Ты иди. Там твои архаровцы скоро подерутся.
– Нда? Ну, я пошел, – заговорщически подмигнул он. – Только без стонов, лады? Бойцы услышат – возбудятся.
– Стонать не будем, – заверила Людмила. Она дождалась, пока Ренат не уберется и, немного расслабившись, сказала. – Ты сделал неверные выводы.
– Немаляев – твой дядя.
– Я не отказываюсь. Но между нами ничего общего.
– Ой ли? Тетрадь Бориса уже у него?
– В сумочке. Она там с первого дня лежит. Хочешь – бери. Все равно она бесполезна. Борис писал для себя.
– Зашифровано?
– Ты как ребенок. Бери и читай. Там одна вода. Ты ведь надеялся найти инструкцию? «Делай раз, делай два». Нет. Какие-то нравоучения, декларации. И все. Собиралась назад подбросить, да этот переезд…