– Спасибо, – прошептала она так тихо, словно это была не фраза, а мысль.
Прикручивать колпачок уже не имело смысла, фонарик и так светил еле-еле. Сильно сощурившись – ждать, пока глаза привыкнут к свету, не было времени – Аля повела лучом по сторонам. Так, здесь пусто. И здесь. На полу вокруг нее-обрывки серой мерзости, которую она с такой яростью разбросала где попало. С левой стороны тоже ничего. А сзади… Аля оперлась о землю свободной рукой, осторожно обернулась и… нет, на сей раз ей удалось удержаться от крика, только измученное сердце вне очереди выдало несколько гулких дуплетов. Але потребовалась примерно секунда, чтобы сообразить, что увиденное ею – не присевшее перед прыжком чудовище с мощным туловищем и множеством щупалец на конце конической вытянутой морды, а всего лишь разбуженная лучом фонарика тень от Примуса «Шмель», лежащего на боку пустой канистры.
Аля мысленно сказала сердцу: «Тише, тише…» и направила луч на потолок. Слишком слабо. До потолка доставало только бледное овальное пятно, окрашивающее все, что попадало в область видимости, в различные оттенки серого. Вот если бы Аля могла подняться на ноги и вытянуть вверх руку с фонариком, возможно, ей удалось бы разглядеть какие-нибудь подробности. И, возможно, ей от этого стало бы гораздо хуже. Да, Але вполне хватало того, что она смутно видела, а также того, до чего могла додуматься.
Никакого чудовища в пещере нет. Зато осталось множество следов его – или их?! – здесь пребывания. Нити, все те же нити, мерзкие на вид точно так же, как и на ощупь. Грязно-белые, они, возможно, выглядели бы прозрачными, если бы не вездесущая каменная пыль. Нити стелились по потолку, вероятно цепляясь за любую шероховатость поверхности благодаря своей поразительной липучести. Они тянулись из одного угла пещеры в другой, какие-то параллельно друг другу, какие-то – перекрещиваясь. Концы некоторых нитей свисали вниз, как, бывает, свисают со столбов фрагменты оборвавшегося провода, на концах собранные добросовестными электриками в эдакие мрачноватые петельки – как немой призыв к суициду, – невольно пробуждающие в памяти строки известного стихотворения: «Я спросил электрика Петрова…»
Итак, в настоящий момент чудовища здесь нет. Оно убежало, уползло, улетело, или как там передвигается эта тварь, напуганное Алиным криком. Но оно в любой момент может вернуться. Значит, надо поберечь батарейки, иными словами, притушить свет до тех пор, когда он действительно понадобится. Выражаясь языком телеведущих, до новых встреч. И Аля, против собственного желания, против инстинкта, против суеверного убеждения, что с таким трудом реанимированные батарейки просто обидятся на столь пренебрежительное обращение и не захотят работать снова, все-таки отключила фонарик.
В тот же миг страх, отступивший на время за пределы очерченного бледным лучом круга, вернулся к ней, истощившийся, но не побежденный. Сердце гулко отбивало тревожный рваный ритм, в животе как будто что-то ворочалось или заплеталось в узлы, во рту ощущался стойкий металлический привкус. Навряд ли от дегустации батареек, скорее он возник вследствие интенсивного адреналинового всплеска, как непременно объяснил бы Тошка, будь он сейчас рядом. Ах, если бы…
– Тошка, Тошенька, – простонала она, и все та же металлическая горечь наполнила ее голос.
Да, во многом Тошка был настоящим профессионалом. Во всем, что касалось обращения с техникой, ее починки, а также общих знаний, которые можно почерпнуть из толстых, красочных и, как правило, недешевых книг. Но иногда… Иногда из-под внешней оболочки сильного, всезнающего, уверенного в себе мужчины проглядывала такая пугающая беспомощность, что хотелось отвернуться. Это случалось нечасто, несколько по-настоящему вопиющих случаев катастрофической потери лица Аля могла бы пересчитать по пальцам одной руки, но ведь именно они чаще всего всплывали в памяти. Обычно Аля без труда справлялась с этим, она как будто привязывала к неприятному воспоминанию грузик тяжеловесной народной мудрости вроде «да с кем не бывает» и отправляла обратно на дно, но сейчас ей отчего-то не хотелось этого делать.
Она не выспалась, по ее ощущениям, бледная тварь с потолка дала ей подремать от силы пару часов, но о том, чтобы лечь и доспать, не могло быть и речи. Вместо этого Аля предалась воспоминаниям, как раз таким, после которых заснуть невозможно в принципе, выбирая из них самые свежие и оттого наиболее болезненные.
Да уж… Аля подтянула к себе то, что осталось от ее правой ноги и привычно поморщилась. Самые болезненные…
То есть начиналось все вроде бы неплохо. Даже замечательно. Ночь, проведенная в хрустальной пещере, прибавила обоим сил и хорошего настроения. Обстоятельный завтрак под лозунгом: «Чем больше съедим, тем меньше тащить» прошел в приятной обстановке открытого взаимного подтрунивания и неявной взаимной заботы, которая почти не бросалась в глаза, однако ощутимо присутствовала в интонациях насмешливых реплик, в том, как они незаметно подкладывали друг другу самые лакомые кусочки, в простом прикосновении пальцев, передающих соль. Все вещи были распределены по рюкзакам, которые стали немного легче, но зато гораздо бесформеннее. Конечно, одно дело паковаться в домашних условиях, и совсем другое – в таких вот, можно сказать, пещерных. Нуда ничего, справились, рассовали все, что нужно, по отделениям и карманам, помогая себе где локтями, где коленями, а потом и вовсе взгромоздились поверх поклажи-присели на дорожку. Помолчали.
– Ну что, готова? – бодро спросил Тошка.
– Погоди, еще минуточку, – попросила Аля.
Настроение, как всегда перед расставанием с местом, где тебе было хорошо, как бы раздваивалось. С одной стороны, жалко уезжать. Особенно Алю огорчала необходимость покидать Колонный Зал, где она могла бы еще бродить и бродить, любуясь причудливыми творениями природы. И почему они забрели в это сказочное место так поздно? С другой стороны, с каждым днем все настойчивей напоминали о себе простые радости устроенного быта вроде горячей ванны и мягкой постели.
– Не можешь расстаться? – верно истолковал ее нерешительность Тошка. – Погоди, мы, может, еще вернемся.
Вернемся, как же, подумала Аля, ощутив мимолетный укол зависти. Тошка-то, может, и вернется, хоть на будущий год, а вот ей теперь надолго придется забыть о таких удовольствиях, как блуждания ползком по сырым коридорам, обтирания ледяной водой и обеды всухомятку.
Рассуждая таким образом, Аля была парадоксально далека от истины.
Тоннель, по которому они в свое время вышли к Семикрестку, отличался от остальных значительной шириной и высотой. И еще он был почти квадратным в своем сечении – не тоннель, а продолбленный трудолюбивыми гномами коридор. Если все прочие ответвления Семикрестка представлялись Але в виде пальцев, то это, пожалуй, можно было сравнить с целой рукой, два человека вполне могли пройти по нему плечом к плечу и не нагибаясь, по крайней мере на первом этапе пути. Аля хорошо помнила, что ближе к середине рука резко сужалась и изгибалась почти под прямым углом, образуя что-то вроде локтя, после чего снова расширялась до исходных размеров и тянулась строго вперед. Как пошутил Тошка, вероятно, рытье этого узкого и извилистого участочка пришлось на какой-то гномий праздник. А гномикам, как известно, много ли надо?