Теперь-то задним умом он сообразил, какова была истинная цель этого внеурочного задания. И почему в операторской осталась одна Немка, хотя по инструкции наблюдающих должно быть минимум двое. Эта мстительная гадина решила расквитаться с ним! Черт! Надо было еще тогда подать рапорт о переводе. Или уж сделать то, чего хотела от него наставница, и так, как она хотела. Мало ли, что неприятно. Гореть заживо тоже неприятно.
– Нас что, бросили? И что же теперь делать? – растерянно спросила Марфа, и Трифон с трудом отогнал от себя образ прыщавой, неуклюжей девицы, явно обделенной мужским вниманием, каких только и берут на эту работу.
– Главное – не скулить! – злорадствовала Немка.
КЛОПы отчего-то не спешили нападать, только елозили по полигону, выстраиваясь каким-то причудливым порядком. Должно быть, осознавали свое безусловное превосходство и хотели сполна насладиться триумфом. Ну и пусть, подумал Трифон. Зато меньше мучаться.
Он тупо попер на врага, на ходу бросив Марфе:
– Ты как хочешь, а я свое отстрелял.
Он шел напролом, брал противника на испуг, провоцировал, не пытаясь нанести удар, думая только: скорее бы все закончилось. Все равно после предательства Немки его разрядники надолго перешли в не боевое состояние. Ну ничего, вот сейчас его испепелят, он очнется внутри управляющей капсулы, посмотрит в холодные глаза наставницы, аккуратно, двумя пальцами придержит ее острый подбородок…
Однако КЛОПы не стреляли. Методично окружали Трифона, загоняли, выдавливали обратно на дно канала. Вероятно, они намеревались взять ПАУКов „живьем", чтобы получить образцы правительственной техники.
– Не хотите по-хорошему? – отступая под их натиском, усмехнулся Трифон. – Как хотите. Марф, прижги, пожалуйста, сколько сможешь. Я сдетонирую.
Детонация была в его состоянии последним выходом, благо на дне накопителей кое-что все еще плескалось.
– Ну да, а мне потом одной с этими вонючками куковать? На твои обгорелые осколки возбуждаться? Или на КЛОПов? А может, на немкин голос? Я что, на извращенку похожа? – неожиданно заупрямилась напарница, выкатываясь вперед. – Нет уж, я первая!
Умом Трифон понимал, что Марфа права, у нее наверняка больше опыта по самодоведению, да и женский оргазм в среднем на 20 гигаджоулей мощнее мужского. Она рванула в сторону КЛОПов, и не дойдя до них сотни метров, развернулась в сторону Трифона.
– Ну же! – позвала Марфа. – Иди ко мне! Тришка, Тришенька…
Он потянулся за ней, сам невольно начиная возбуждаться. В конце концов, почему бы не сделать это одновременно? Вот это будет фейерверк! Правда, работая в паре с Марфой впервые, он не успел еще вникнуть в особенности ее темперамента. Не рванет ли раньше времени? Дождется ли его?
– А это правда? – жадно спросил он. – То, что ты тогда сказала?
– Что, маленький? – нетерпеливо отозвалась она. – Что правда?
– Ну что я тебе нравлюсь.
– Да, сладкий мой. Как ты можешь не нравиться? Отягощенная модель, офигительные разрядники и… о!
– Да нет. Я про вообще. В жизни.
– Дурак! Не ломай кайф. Нашел время… – огрызнулась Марфа, – Лучше… Повернись вот так. Ну пожалуйста! И задние манипуляторы вытяни, чтобы на солнце засверка… Да! Теперь, ради Бога, секундочку не шевелись. Все! Иди ко мне! Да не так, дурачок! Сзади, чтобы к накопителям поближе…
И он послушно прижался к ней, желанной и желающей, всем своим большим и мощным телом ощущая приближение цепной реакции…
Через полчаса, выходя из душевой, Трифон с удовольствием вспоминал выражение лица Немки, и без того достаточно неприятное, которое отнюдь не улучшил отпечаток ладони на щеке – грубой, скорее мужской, чем подростковой. О возможных последствиях он не думал. Если кому-то здесь и светят какие-либо карательные санкции вплоть до увольнения в запас, так это Немке, нарушившей инструкцию ради мелочного сведения счетов. Едва ли Трифона упрекнут за рукоприкладство, сегодня он герой.
В соседней кабинке, фальшиво насвистывая, грелась в плотных водяных струях Марфа. Тоже героиня. Временами, когда девичья фигура за мутным запотевшим стеклом наклонялась вперед, Трифону чудилось в ее силуэте что-то смутно знакомое. То ли элемент ходовой, то ли блок накопителя, каким он видится сзади, не хватало только голубых искорок рвущегося наружу разряда.
Попробовать, что ли, пристать? – полушутливо подумал Трифон и сам себе ответил: да ну! Вот через неделю, если их снова вместе отправят на задание-тогда да, а так… Нет, так неинтересно.
С этими мыслями Трифон подошел к стене, задумчиво стянул опоясывающее чресла полотенце.
„Что это я? Разнесет же все на хрен!" – ужаснулся он, глядя, как струя тяжелых фотонов ударяет в стенку писсуара.
Но струя благополучно преломилась о сверкающий фаянс, и только теперь курсант с легким сожалением вспомнил, что больше не ПАУК.
(Е. П…шкин,
отрывок из романа «Механика мертвых слоев»,
изд. «Эх-ма!», Москва, 2003 (по факту 2005)-
3 150 экз., включая перепечатки и доп. тираже)
Первым, что он почувствовал, была мягкость. Непривычная мягкость, которую он настороженно вкушал всем своим расслабленным телом. К слову сказать, совершенно обнаженным. То, на чем он лежал, не было его обычным матрасом, который год от году становился все жестче и площе, то есть, выражаясь медицинским языком, ортопедичнее. Его теперешнее ложе скорее смахивало на перину. Подушка, сползшая углом куда-то под лопатки, тоже была непривычно высокой и мягкой.
«Мягко…» – подумал Толик. Как всегда с великого похмелья мысли его отличались кристальной ясностью и лаконизмом.
Не надо быть Шерлоком Холмсом, Толику Галушкину хватило и собственных дедуктивных способностей, чтобы сообразить, что проснулся он не у себя дома.
«Я не дома», – снова подумал он и осторожно открыл глаза.
Прямо над ним вместо белых рельефных обоев струилась ткань натяжного потолка, такая мелкоузорчатая, что рябило в глазах. На месте черного пластмассового патрона с голой лампочкой висела люстра, которую Толик все не удосуживался приобрести. Впрочем, он все равно хотел не такую, а настоящую, хрустальную мечту провинциального детства.
Обои в розовых тонах, веселенькие шторки, покрытые жирафами и слонами, спешащими в разных направлениях, светлая деревянная мебель – все это он определенно видел впервые. Рядом на кровати, упираясь в локоть горячим мягким боком, лежало чье-то тело, с головой накрытое одеялом.
«Кто это? – в третий раз подумал Толик, осторожно убирая локоть и отодвигаясь на край кровати. – Надеюсь, хотя бы женщина?» В принципе, толщина перины и общая обстановка комнаты делали такую надежду обоснованной.
Невидимое тело молчало. Блокированная алкоголем память-тоже. Куда занесла его нелегкая? Кто оказался настолько добр, что не бросил пьяного замерзать на улице, привел в теплый дом, уложил, раздел… донага? Ответов на эти вопросы не было. Однако присутствие в постели постороннего человека заметно оживило истосковавшиеся по серотонину синапсы.