Они спустились в прищелок, образованный двумя холмами, – темнота резко сгустилась.
– Как долго еще, – спросил он темноту.
Она остановилась.
– Я была в этих местах два года назад, да и то в светлое время. Думаю, нужное плато сразу за оврагом.
В ее словах чувствовалась нерешительность.
– Та-ню-ша, а мы, случаем, не заблудились?
– Идем мы правильно… – ответила она, правда, с небольшой задержкой.
Со склона, нависающего над ними, вдруг донесся сильный шорох. Танюша вскрикнула и прижалась к нему.
– Я боюсь… здесь гиблое место…
Голос ее дрогнул:
– У подошвы этого склона фашисты расстреляли и наспех захоронили много наших солдат. Поисковики вывезли целую машину косточек несчастных. По ночам здесь видели призраков в солдатских пилотках.
Гулким эхом по щели прокатился истошный плач. По спине садануло холодком. Танюша крепче прижалась к нему. Он инстинктивно охватил ее руками, успокаивая севшим голосом.
– Давай возьмемся за руки, не бойся, пошли вперед, – решился он на инициативу.
На склонах загорались и пропадали блуждающие огоньки. Совсем рядом схватилось заунывным хором. Шуршание и горящие фосфором глаза преследовали их на протяжении всего движения до выхода на открытое место.
Теплые потоки воздуха поднимались от нагретой за день земли, бросая вперемешку с ним тянущий откуда-то сверху холодок. Танюша приободрилась: она протянула руку, показывая на выплывающий черный силуэт строения. Разом, как по решительной отмашке дирижера, тишину взорвал хор сверчков, вернувший в один миг ощущение детства и близкого счастья. Не размыкая рук, они подошли к обвисшей проволочной изгороди, за ней – зловещая тишина и ни малейшего признака жизни.
– Придержи проволоку – сгоняю на разведку, – приказала она, становясь прежней решительной Танюшей.
Он подчинился: приподнял колючую преграду, позволяя ей протиснуться сквозь нее. Она сделала это ловко: юркнула, оставив его наедине со своими мыслями. Он слышал отдаляющуюся уверенную поступь ее шагов. Небосвод за холмом осветлился желтым заревом поднимающейся луны. Танюша растворилась в полумраке. Беспечно перекликались сверчки, недалеко сзади затянули «заунывную» шакалы. Он не выдержал и прокрался к строениям – тихо окликнул. В сараюшке что-то стукнуло – ему показалось: пискнул сдавленный голос. Припав к земле, он затаил дыхание. Рука инстинктивно зашарила по земле в поиске орудия защиты. С увесистым камнем наперевес – первое, что нашла ладонь, приблизился вплотную к стене строения и позвал громче:
– Танюша, ты где?
Дверь занудно скрипнула, откинувшись на петлях. За спиной вставала луна, выхватывая из мрака унылые заброшенные строения. Собственная причудливая тень, напоминающая знаменитого «сеятеля», пересеклась с линией черного проема двери. Близко над ухом прошуршало, многоголосо пискнув.
– Танюша, ау!… – перевел он дух и крепче сжал в руке камень.
Она вышла из проема двери медленно, как изваяние, – на полпути к нему прыснула.
– Ты хотел победить летучих мышей? – спросила она, откровенно рассмеявшись.
Разглядев его серьезное лицо, она поняла, что переиграла и смело подошла вплотную:
– Ого-го, как подколачивает, испугался? За меня?
Он понял, что это ее легкая месть за проявленную слабость. Трепетность, с которой она преподнесла свой женский протест, не оставили в нем места для вспыхнувшей было злости.
Они провели ночь, приткнувшись вначале спинами, накрыв ноги непонятного происхождения жестким рядном. Тянущая из щелей прохлада не мешала витающим в ночных облаках мыслям. Попискивали непуганые полевки, изучая их неизвестное происхождение. Как выяснилось, рядном оказался старый брезент – он стоял шатром над их головами.
…Пробудились одновременно – он почувствовал это по дрогнувшей на плече руке, но она продолжала оставаться в том же положении, как, впрочем, и он, пока солнце не стало необратимой очевидностью нового дня. Когда ее веки открылись, их тайна перестала быть сказкой. Не удержавшись, он поцеловал в сложенные по-детски, лишенные прежней властности губы. Она не отпрянула, не оттолкнула его.
…Снова он посетил эти места через десяток лет. Разруха и сепаратизм не коснулись безжизненных холмов. Он приехал весной, когда их склоны покрылись засильем желто-красных тонов. Все так же в небе рыскали ненасытные шуры. В прозрачном воздухе, казалось, совсем близко висели белые изваяния некогда прекрасного подводного царства.
Уже состоялась жизнь, трудная и интересная: военные репортажи, ранения, потери друзей, тревоги – не состоялось семьи. Он так и не смог повторить ощущения той незабываемой крымской ночи. Танюша продолжала жить в старом родительском доме. Она ничуть не изменилась, если не брать в расчет грусть, умноженную на молчаливость. Он был рад счастью увидеть ее свободной, не обремененной памятью иной, чем та, что спаяла их навсегда той незабываемой крымской ночью.
Санаторный комплекс, обособленный неизвестной благостью, расположился в уютном распадке горного хребта, красиво сбегающего в море. Искрящаяся, в теплых еще солнечных лучах, бирюзовая гладь моря настойчиво требовала участия в сказочной идиллии, и отказать ей в этом не удалось бы даже самым отпетым сторонникам общений за карточным столом, или есть еще одна известная категория – любителей общения в застольях. Из наблюдения за пестрым контингентом нашего дома отдыха: и те, и другие сегодня сдались.
Благодаря редкому взаимопониманию, или, если попасть на прагматика, чудодейственному взаимодействию небесных и земных сил, могла произойти такая встреча. Она осталась в памяти стойким напоминанием витающего вокруг каждого из нас чуда, которого не ждешь, но которое оставляет в глубоких тайниках сознания надежду до самой последней возможности.
В первой декаде осени эти места отмечены печатью тихой печали по жаркому прошлому. Остановиться бы в этом, достойном благородства состоянии, да не испытывать на уязвимость созревшие ценности, но куда деться от постулатов прогресса – совершенство бесценно постоянным обновлением. Твоя радость, умноженная временем, приобретает иные формы – она-то и способствует сохранению закона извечного круговорота.
Подошвы хребтов ласкались в усыпляющем накате волн, оставляя место парящим под солнцем языкам отмели. Немного поодаль расположились ведомственные постройки с геометрическими рядами деревянных лежанок. Подавляющее большинство быстро приобщается к благам цивилизации – здесь всегда очень много народа. Разнокалиберные торсы, далекие от комплексов своего содержания /решусь назвать их курами-гриль/ целенаправленно, в той же механической последовательности, оттеняли красками иллюзорной красоты безнадежную мертвенную бледность. Да и что может сотворить отдых, в сущности, миг в безнадеге нескончаемых забот?