Если бы Верка могла анализировать свои действия, то она бы сделала вывод, что ее воровская интуиция помогла ей решить сверхзадачу: убедить милицию в том, что перед ними заурядная спекулянтка, отвести от себя подозрение в тяжком преступлении, очаровать и одурачить грозу бандитов подполковника Коробкова, пустить по ложному следу следствие. У банды Семена появился шанс на время затаиться, а потом еще целый год носиться с грабежами по Донбассу и южным городам Украины.
Оказавшись на свободе, Верка уже не могла остановить свою игру по двум причинам: она полюбила Опера, а тот из преследователя превратился в ее раба и покровителя. Оба они бросились в объятья друг друга как в глубокий омут, и бурная связь подогревалась обоюдной страстью, романтикой и риском. По долгу службы Коробков мог надолго отлучаться от семьи, колесить по городам, посещать питейные и другие сомнительные заведения и ограждать Верку от Семена, чем умело и успешно пользовался. Полгода они жили как во сне, наслаждаясь друг другом, празднуя, казалось, бесконечный праздник любви, молодости и авантюризма. В снах с участием Владимира Петровича было все как наяву: Верка осязала пальцами упругую мягкость его кудрей, которые любила теребить, когда они отдыхали после бурных приливов страсти, ощущала его горячую руку на своей спине, когда они мчалась на трофейном «Виллисе» по полынной степи, чувствовала силу его могучих плеч во время тихого танца в привокзальном ресторане большого города… И неизвестно, чем бы закончился их роман, если бы дезертир, сбежавший с военного корабля, не выстрелил при его задержании прямо в сердце Коробкова…
Через неделю жизни в балагане Семен почуял что-то неладное, и, в подтверждение этого, хмурый Петр сказал, что в окрестностях бродят милиционеры и вот-вот нагрянут сюда. Ночью беглецы покинули свое жилище и до рассвета топали по ухабам. Утром поспали часик в посадке и снова двинулись в путь. Семен петлял, обходил крупные села, делал обманные зигзаги, прятался в зарослях, но чувствовал, что им никак не удается оторваться от погони. В селе Славяно-Сербское Верка зашла в магазин за хлебом и водкой и наткнулась на легавого. Тот не обратил на нее внимания, а она поняла, что кольцо вокруг них сжимается. Узнав о милиционере, Семен оставил Верку на окраине села, а сам отошел километра на два на север, потом под прикрытием узкой посадки возвратился назад. Он ничего не сказал, лишь велел залечь в картофельной ботве и вести наблюдение за дорогой. Полдня прошло спокойно, к обеду Верка устала и вздремнула, а когда проснулась, то увидела мужика с вилами, который резко разговаривал с Семеном. Верка улыбнулась мужику, обняла Семена и сказала, что тяжело быть тайной любовницей своего соседа, достала бутылку водки и попросила за вознаграждение проводить их к дороге, ведущей на Ворошиловград.
В следующий миг раздался глухой удар и послышался лязг наручников, смыкающихся на запястьях Семена. Затем молодой капитан, сослуживец Владимира Петровича, предложил Верке занять место в «воронке», появившемся неизвестно откуда.
* * *
В том, что Верка получила всего восемь лет, была заслуга Семена, который взял всю ее вину на себя и, более того, признался, что сначала соблазнил юную девушку, а затем путем насилия и угроз заставлял ее помогать бандитам. (Позже Верка узнала от надежных людей, что Семен накануне краха банды хотел отправить ее в Липецк, к своей матери, а перед расстрелом просил пощадить их ребенка, значит, догадывался, что она беременна, и, может, в Краснополье-Глубоком специально вывел своих под пули ментов). Не обошлось и без помощи молоденького капитана, сохранившего, видимо, добрую память о своем погибшем начальнике: он поддержал его легенду о непричастности Верки к «мокрому» делу. Через несколько месяцев Верку перевели из тюрьмы в специальную колонию, где она родила мальчика, а вскоре по Божьей воле ее и вовсе освободили. И в общей сложности она отсидела чуть больше года.
Из колонии Верка вышла, можно сказать, полуголой: в легкой хлопчатобумажной курточке, такой же юбке и парусиновых туфлях. Вместе со справкой об освобождении ей выдали две пеленки, пустую бутылочку для молока и скудный дневной паек. Хорошо, что соседки по несчастью собрали ей небольшой узелок, в котором находилась самая большая драгоценность: банка сгущенного молока. Она пешком дошла до железнодорожной станции и села в поезд, идущий на Дебальцево, где им предстояло сделать пересадку. В общем вагоне было холодно и накурено, а когда поезд тронулся, загулял ветер. Верка пыталась защитить собой ребенка от сквозняков, но это ей не удавалось: холодные потоки воздуха постоянно меняли направление и почему-то все время дули на головку сына. Верка чувствовала свое бессилие что-либо изменить и нервничала. Ночью она вздремнула и проснулась от того, что от тела сына исходил жар. Потрогав его лоб и ощутив сухую горячую кожу, Верка впервые испугалась, и это был внутренний страх матери и продолжательницы рода. Она инстинктивно догадалась, что спасение малыша – в ее материнском молоке, которое вытекало из набухших коричневых сосков и просачивалось сквозь ситцевую кофточку. Но Коленька не хотел сосать, и это еще больше расстроило Верку. Она попыталась влить ему в рот молоко насильно – младенец поперхнулся, глотнул, сделал несколько сосательных движений и обмяк – «как тряпочка» – подумала Верка. Только это был ее сын, ее порода, в которую природа заложила силы на выживание, и они должны взять верх над простудой! И эти силы пробудили Коленьку: он начал медленно сосать, потом его губы стали работать все сильнее и увереннее, и вот уже послышалось ритмичное чмоканье, которое неимоверно обрадовало мать. Насосавшись, младенец срыгнул, на несколько минут притих, потом снова ухватил сосок и пил до тех пор, пока не уснул.
В Дебальцево у него опять поднялась температура. Верка снова попыталась влить в его ротик свое целебное молоко, и снова с нескольких попыток ей удалось пробудить в нем аппетит…
Домой они приехали поздно вечером, когда уже никакие ухищрения не помогали заставить ребенка проглотить хотя б капельку молочка. Он слабел с каждой минутой, стал синеть и задыхаться. Пока Веркина мать бегала в больницу, ребенок вовсе перестал дышать, личико его посерело и осунулось. Верка в отчаянии вдохнула ему в грудь свой живой воздух, ребенок встрепенулся, и в следующий миг жизнь навсегда покинула его тельце…
Со смертью Коленьки разорвался последний узел, связывавший Верку с Семеном, пришли пустота и отчаяние. В какой-то миг она вспомнила о припрятанном добре в Кадиевке и начала собираться в путь. Только сердце ее не лежало к этой затее, и она долго не могла решить, что же ей делать. Наконец, после глубоких раздумий Верка поняла, что с награбленными деньгами ей уже никогда не вернуться к нормальной жизни, и приняла твердое решение навсегда забыть о своем сокровище. Ей стало легко, будто с плеч свалилось сто пудов, но оставаться дома она не могла и по совету матери отправилась в Симферополь к бабушке Варе, которая жила одна и просила, чтобы кто-нибудь из родственников побыл с ней до ее смерти или до приезда внучки Лены, учившейся в Москве. Верка много слышала о доброте своей крымской родственницы, и это мнение полностью подтвердилось: бабушка приняла ее с радостью, побеспокоилась о прописке внучки и о трудоустройстве на консервном заводе, на котором сама проработала не один десяток лет.