– Сейчас 20 часов 32 минуты, сегодня вторник, 23 октября 1956 года, – констатировал Антал.
Глядя на сброшенного наземь титана, трудно было поверить, что еще три года назад его истинную смерть оплакивала огромная сверхдержава и ее послушные сателлиты. Тогда дата его похорон была объявлена нерабочим днем, люди шли толпами на траурные митинги, стояли в почетном карауле, произносили пламенные речи, плакали, скорбели и клялись в верности несгибаемому революционеру, непобедимому генералиссимусу, мудрому вождю, верному ленинцу. И Верка вместе с парторгом отстояла у дорогого портрета свою траурную вахту, и ее захватила стихия всенародного горя, и она глотала горькие слезы, забыв о жутких рассказах политзаключенных и о том, что сама видела в тюрьме. Затем было разоблачение Хрущевым культа личности Сталина, но вначале это воспринималось как скандальное дело, от которого остался неприятный осадок, и лишь со временем она начала понимать роль Сталина в неисчислимых бедах страны.
Пока рабочие прилаживали к поверженной статуе трелевочный трос, один из газосварщиков наклонился над гигантским туловищем, прикрыл свои глаза щитком, и вскоре из-под его руки посыпались желтые искры. Все замерли. Через четверть часа сварщик махнул резаком, и кран поднял высоко в небо отрезанную голову вождя. И снова воздух содрогнулся от вопля стотысячной толпы. Дымящийся фрагмент привязали к груди статуи, затем освободили проход для транспорта, и необычный поезд с гулом, скрежетом и визгом медленно двинулся в направлении проспекта Народной Республики. К поезду стали примыкать потоки людей, словно это была траурная процессия, сопровождающая свистом, смехом, аплодисментами и непечатными словами в последний путь короля всех шутов. На поворотах и выступах поезд замедлял ход, и тогда скрежет металла о камень перерастал в оглушительный вой, из-под туловища снопами вылетали искры, будто оно грозилось отомстить городу за свою обиду опустошительным пожаром. Тягачи остановились у советского посольства, где под бурное одобрение толпы статую отцепили и оставили лежать на земле, чтобы желающие свершили над нею акты надругательства и помитинговали перед закрытыми воротами главного дипломатического представительства СССР в Венгерской Народной Республике.
Верка и Антал снова возвратились на очищенную от статуи площадь. На ней ликовал возбужденный люд, празднуя свержение с пьедестала ненавистного тирана. С наступлением темноты зажглись дуговые прожектора, из усилителей загремела танцевальная музыка. Люди, освещенные голубым мерцающим светом, веселились, поздравляли друг друга, подогревая страсти вином, ромом и другими горячительными напитками, с гордостью поглядывая на высокий пьедестал, увенчанный теперь только парой сапог со срезанными наискосок голенищами. Среди разрозненных групп все чаще раздавались воинственные речи, и все громче и увереннее звучали слова о начавшемся всенародном восстании.
Антал предложил посмотреть, что же происходит на площади имени Кошута у парламента, куда призывали демонстрантов еще с митинга, что проходил на правобережье. Верка не чувствовала ни голода, ни страха, ни усталости, но ей казалось, что в ее организме многие функции омертвели и ее мозг больше не может вмещать этот мерцающий поток людей, это бесконечное волнение, эти перманентные митинги.
– Пошли домой, иначе я сойду с ума! – взмолилась она.
– Хорошо, – ответил Антал.
Дома они почувствовали, насколько проголодались и устали, поэтому, поужинав, тут же легли спать. Но сон не шел. Часа через два им показалось, будто неподалеку раздалось несколько выстрелов. Антал открыл окно – откуда-то доносились автоматные очереди – и стал быстро одеваться.
– Ты куда? – тревожно спросила Верка.
– На улицу, посмотрю.
– Я с тобой!
Они вышли во двор и увидели, как в западной стороне города в небо взлетают крошечные светящиеся жучки и доносятся звуки выстрелов.
– Это пули! – воскликнул Антал. – Скорее всего, на Западном вокзале идет бой.
– Посмотри, пули поднимаются и в других местах! – Верка показала на противоположную сторону неба, и в подтверждение ее словам оттуда послышалась приглушенная стрельба.
Стреляли и в других частях города, и Верке было странно видеть, как беспорядочно и хаотично прыгают по небу желтоватые светлячки. Ей приходилось во время войны не раз слушать канонаду и даже бывать под бомбежкой, но россыпь пуль в небе она наблюдала впервые. Ей представлялось, что пули летают ровно, а они будто не вырывались из стволов с бешеной скоростью, а высыпались в небо снизу вверх из какого-нибудь коробка, взлетали не спеша, виляли, меняли траекторию и даже резко прыгали назад, ударяясь о невидимые преграды. Наблюдая за ними, нельзя было поверить, что это пляшут маленькие смерти, что, может, только что одной из них было пробито человеческое сердце, кто-то в страхе прячется от этих жутких мушек, пригибается и молится о спасении… Ее размышления прервал Антал:
– Надо включить радио и снова позвонить Танцошу или на работу диспетчеру, хотя кто сейчас будет работать! Впрочем, если сегодня смена Евы Авербах, то она точно на месте.
– Ты видел когда-нибудь ночной бой? – спросила Верка, все еще находясь под впечатлением от разлетающихся в небе «светлячков».
– Да, в Шиофоке. Там шли бои много дней и ночей, – ответил Антал, потом включил радио и стал звонить.
Похоже, ему пришлось набирать номера нескольких абонентов, но вот он с кем-то установил контакт и долго объяснялся, не раз называя свое имя, потом еще дольше слушал. Эта процедура повторялась неоднократно. Из радиоприемника тем временем слышалась только музыка. Наконец Антал облизал губы, ставшие вдруг сухими, и стал рассказывать хриплым голосом о том, о чем ему поведали на телефоне:
– Итак, телефонная станция в руках повстанцев! Мне с трудом удалось доказать, кто я такой, поэтому, возможно, меня соединят с журналистом Дюроном, он знает все и уж точно осветит происходящее со всех сторон. А пока дежурная телефонистка с гордостью сообщила о том, что повстанцы вооружились, так как им удалось овладеть оружейными складами, захватить казармы на улице Юлей, разоружить полицейские участки и переманить на свою сторону некоторые воинские части. Сейчас идут бои между подразделениями госбезопасности и студентами, штурмующими главную радиостанцию страны, поэтому создалась небывалая информационная путаница. Пока мы с ней говорили, пришло новое сообщение: повстанцы взяли редакцию газеты «Сабад неп»! Я поздравил с победой телефонистку-патриотку, и в знак признательности она соединила меня с нашим диспетчером. Ева действительно оказалась на дежурстве! Она доложила обстановку: предприятие не работает, охрана на месте, на продукцию винзаводов никто не посягает, хотя на территории уже появлялся отряд молодых людей, вооруженных пистолетами, и слышны перестрелки по всему городу… Подожди, пожалуйста, пять-десять минут, я попробую позвонить еще раз!
Он снова сел «на провод» и полчаса крутил диск телефона, перезванивал, ожидал, уговаривал, упрашивал. Наконец его соединили с нужным абонентом, и он долго и внимательно слушал, изредка задавая вопросы.