– Завтра будет, – повторил Печенкин.
– Завтра будет, – повторил Прибыловский.
Докурив сигарету до фильтра, хирург обжег пальцы, поморщился и, глядя рассеянно на свою руку, продолжил:
– Ну, в общем, это… С рукой все в порядке. Но будет болеть. Шрам останется. Можете потом сделать пластику. Но это уже не у нас… В Австралии, я слышал, хорошо пластику делают…
Мужчины разом вздохнули, Галина Васильевна всхлипнула, но расчувствоваться хирург им не позволил.
– А что с ним дальше было? – неожиданно спросил он.
Все смотрели непонимающе.
– С кем? – спросил Печенкин.
Хирург пожал плечами:
– Ну с этим, Муцием Сцеволой…
Владимир Иванович растерянно улыбнулся:
– А он дальше не читал… Я остановил… Что там дальше было…
– А вы в мединституте разве латынь не учили? – поинтересовался Седой.
– Да чего мы там учили… – отмахнулся хирург.
– Так мы Илью попросим, он переведет, что там дальше было! – нашелся Владимир Иванович.
– Не надо! – взволнованно остановила его Галина Васильевна.
– Вот я про то и говорю: что он дальше там делал, чтобы знать заранее, а то… – Хирург неожиданно замолчал и смущенно поскреб макушку.
Прибыловский выхватил из кармана мобильный и стал набирать какой-то номер. Хирург скривился и закончил:
– А то он, это… Он в Мавзолей попросился…
– Кто? – не поняла Галина Васильевна.
– Сын ваш.
– В какой Мавзолей? – не понял Владимир Иванович.
Хирург слабо улыбнулся:
– Ну в тот, наверно, который в Москве? Другого у нас пока нет…
– В Кремле, – подсказал Седой.
– Не в Кремле, а рядом с Кремлем, на Красной площади, – уточнил Прибыловский.
– Я и говорю, – важно кивнул Седой.
Печенкин взглянул на Прибыловского:
– Кто у нас в Кремле?
– В Кремле у нас Бусыгин, Черевичко, Кац, – доложил секретарь-референт.
Хирург засмеялся, махнул рукой, удивляясь такой непонятливости.
– Да не в Кремль он попросился, а в Мавзолей!
– Кто у нас в Мавзолее? – вновь обратился Печенкин к Прибыловскому.
– В Мавзолее у нас Ленин, – доложил секретарь-референт.
Владимир Иванович знал, что в Мавзолее – Ленин, но, судя по выражению лица, все равно ничего не понимал. Он так и сказал:
– Ничего не понимаю.
– Что же тут понимать, Володя! – теряя терпение, воскликнула Галина Васильевна. – Я была в Мавзолее, ты был, все были…
– Я четыре раза был, – сообщил Прибыловский, продолжая набирать какой-то номер.
– А ты вспомни, куда мы первым делом стремились попасть, когда в Москву приезжали? В Мавзолей! – все пыталась достучаться Галина Васильевна до своего обалдевшего мужа.
– А что там еще смотреть, в этой Москве? Только Мавзолей, – успел вставить Седой, пока Галина Васильевна переводила дыхание.
– А куда иностранцев везли? – продолжала она. – В Мавзолей! А Илюша – он же практически иностранец! В Мавзолей, в Мавзолей!
Прибыловский поднял палец, призывая к тишине, и стал громко повторять то, что ему сообщалось по телефону:
– «Гай Муций Сцевола – легендарный герой борьбы римлян против этрусков (конец шестого – начало пятого века до новой эры). Пробравшись в стан врага, юноша хотел убить этрусского царя Парсену, но попал в плен. Желая доказать, что он не боится боли и смерти, Гай Муций сам опустил руку в огонь и, пока рука тлела, не издал ни единого звука». Всё. – Прибыловский спрятал мобильный.
– А про Мавзолей – ничего? – с надеждой спросил хирург.
– Всё, – повторил Прибыловский.
– В Мавзолей! – сказала Галина Васильевна, глядя на мужа.
– Я в Москву не поеду, – буркнул, насупившись, Печенкин.
– Я поеду. – Галина Васильевна была настроена решительно.
Печенкин взглянул на Прибыловского и приказал:
– Звони Кацу.
3
В Москве, как и в Придонске, было прохладно, ветрено. Седой стоял у самого Мавзолея и с любопытством провинциала глядел по сторонам. Рядом прохаживался хмурый полковник милиции в расстегнутой шинели и то и дело посматривал на свои наручные часы. Расположенные рядом куранты напоминали о себе боем, но, похоже, полковник им не доверял.
Галина Васильевна стояла по другую сторону Мавзолея и неподвижным взглядом смотрела в сторону храма Василия Блаженного. Ее глаза, лицо и даже то, как она стояла – выставив вперед ногу и сцепив за спиной руки, – все выражало чувство исполненного материнского долга.
На Красной площади было людно и весело. Прямо напротив Мавзолея потешно маршировали клоуны. Наряжены и разрисованы они были забавно: как будто головы и руки были у них внизу, а ноги – вверху. Один как бы ногой бил в барабан, а другой приставил мундштук трубы как бы к заднице и выдувал односложные грубые звуки.
Седой смущенно улыбнулся, глянул на полковника и спросил:
– Цирк?
– Да тут каждый день цирк, – ответил полковник недовольно и еще раз посмотрел на свои часы.
4
За прозрачным хрусталем, подсвеченный мягким розовым светом, вытянувшись, на спине спал вечным сном Ленин.
Илья стоял перед ним неподвижно и долго. В нескольких метрах за его спиной терпеливо дожидались двое: пожилой сухощавый прапорщик в блестящих хромовых сапогах и большой розовощекий доктор с пышной шевелюрой.
Глянув на висящую на перевязи забинтованную руку Ильи, прапорщик спросил доктора свистящим шепотом:
– А чего у него с рукой?
– Бандитская пуля, – пошутил доктор, но прапорщик, кажется, не понял, что это шутка.
– А ведь все равно поехал, – прошептал он с уважением.
– За те деньги, что его мамаша отвалила, мы б ему на дом привезли, – снова пошутил доктор.
Прапорщик не успел понять, шутка это или нет, как вдруг неожиданно отчетливо и громко Илья произнес странное, загадочное слово:
– НОК!
Прапорщик и доктор вздрогнули и удивленно переглянулись. Илья был по-прежнему неподвижен. Кажется, то слово вырвалось у него само по себе, возможно, он его даже не услышал.
– Что такое «НОК»? – спросил шепотом прапорщик.
Доктор задумался.
– Национальный олимпийский комитет? – сам расшифровал прапорщик.
– «5-НОК» – есть такое лекарство, его почечники пьют, – высказал свою версию доктор.