С улицы донеслось рычание трактора, хлопнула одна дверь, потом вторая, и в комнату вошел Васька.
Он глянул на Макарова, развел руками и проговорил расстроенно:
– Тракторист – пьяный, как уж! Он мне так траншею вырыл, что придется, наверное, трубы гнуть.
– Ты что, водопровод проводишь? – поинтересовался Макаров.
– Угу, – кивнул Васька.
– А зачем тебе водопровод?
– Ну как… – растерялся Васька.
– Ты, может, жениться собрался?
– Жениться? – удивился Васька. – На ком?
– Ты не дашь мне десять тысяч? – неожиданно спросил Макаров.
– Десять? – Васька задумался. – Десять у меня как раз и осталось. Конечно. Слушай, ну как там Оська, не заговорил?
– Готовится. – Макаров поднялся и посмотрел на Ваську, а Васька посмотрел на Макарова. Возникла пауза, знакомая всем или почти всем мужчинам, нарушаемая обычно одним и тем же предложением.
– А может, выпьем немножко? – храбро предложил Макаров.
Васька глянул на него испуганно:
– Я Наташе обещал, после той нашей с тобой встречи…
– Он Наташе обещал! – возмутился Макаров. – Она что, твоя жена?
– Нет, твоя.
– Ну вот. Что я, в конце концов, не могу выпить с другом? Но если не хочешь – не надо.
– Почему не хочу? – Васька испугался, что Макаров сейчас уйдет. – Почему не хочу, Сергеич… – Васька называл Макарова только так, уважительно-доверительно, хотя сам был на год старше. – Почему не хочу, Сергеич, – повторил он задумчиво и сообщил: – Только у меня спирт. Я его для тракториста приготовил, а тот уже готовый приехал.
– Спирт так спирт, – равнодушно пожал плечами Александр Сергеевич. – Мы же по чуть-чуть… Спирт, он даже, говорят, полезный… для желудка…
– А что у тебя с желудком? – встревоженно спросил Васька.
– С желудком? – удивился Макаров. – Ничего.
– Я смотрю, ты его трогаешь все…
Но Макаров трогал не желудок, а, сам того не замечая, пистолет, прикрытый свитером.
– Здесь не желудок, – сказал он и опустил руку.
– А что? – допытывался Васька, готовый сейчас же, здесь же лечить Макарова, пока у него не пройдет.
– Ничего. – Макаров нахмурился, понимая, что, как и Наташе, он никогда не признается Ваське в том, что купил пистолет.
В прошлом году в нашем городе все еще пили спирт, находя это не только выгодным, но даже и полезным, тренирующим мозги, так как в процессе его приема внутрь приходилось все время считать, потому что пятьдесят граммов спирта соответствовали ста двадцати граммам водки, это если не разбавлять, а если разбавлять, то подсчеты становились еще сложнее – и все это почему-то не обременяло, а увлекало и даже вызывало к себе уважение, потому что это было уже не пьяное застолье, а дело, почти работа, трудная, но любимая.
Чтобы не ошибиться в расчетах, Васька взял линейку и провел по бутылке фломастером красную черту, ниже которой опускаться не следовало, и лишь потом налил спирт в старые граненые рюмки. Друзья чокнулись, глянув друг другу в глаза радостно и преданно, выпили разом, задохнулись, крякнули, быстро закусили квашеной капусткой и расслабленно затихли.
– Слушай, – заговорил Макаров, заходя издалека. – Расскажи мне про Афган! – Он никогда не спрашивал об этом Ваську, считая случившееся с другом несусветной глупостью и по большому счету не интересуясь этой темой.
Васька удивился и улыбнулся растерянно:
– А что рассказывать, Сергеич, ты газеты читаешь?
– Нет.
– Зря. А то там все правильно пишут: грязная и позорная война.
Макарову ответ не понравился.
– А ты что же, этого не знал, когда по своей воле туда поперся и даже со мной не посоветовался?
– Знал, конечно, – кивнул Васька и опустил виновато голову.
– Ну?! – требовал ответа Макаров.
– Неудобно было, – пробормотал Васька, не поднимая головы.
– Перед кем? Перед кем неудобно было?!
– Перед теть Ниной. – Васька поднял голову.
– Перед какой теть Ниной? – терял терпение Макаров.
– Ну соседка наша, теть Нина, у нее сына, Мишку, привезли оттуда в цинковом гробу, а я хожу тут – неудобно…
Васька смотрел в окно, за которым сгущались сумерки. Макаров вздохнул, успокоился и улыбнулся сам себе, почувствовав который раз, как он любит Ваську и благодарен ему только за то, что он есть.
– Налей-ка еще, – сказал он и махнул рукой.
– А черта?
– А ты другую проведи, пониже…
– Я, Сергеич, козу купил! – вдохновенно рассказывал Васька, когда они выпили по второй и закусили капусткой. – Очень у нее молоко полезное… Для Оськи. Он же растет… Я на работу буду ездить и завозить вам… литр… а пол-литра мне. Представляешь, она полтора литра в день дает, мне Сидоров говорил, хозяин ее.
– Коза, значит, Сидорова? – поинтересовался Макаров. – Значит, самому ему она уже не нужна? Это как же, Сидоров без козы, а коза, значит, уже и не Сидорова?
– А он в Израиль уезжает, – просто объяснил Васька.
Больше на этот счет вопросов не было, и, вспомнив, зачем пришел, Макаров сменил тему.
– Слушай, а почему ты мне не предлагаешь выступить у вас? – спросил он, глядя на Ваську в упор.
Тот даже задохнулся от возмущения:
– Сергеич, да я сколько раз прошу тебя, а ты… Ты серьезно, Сергеич?
– Серьезно, – важно кивнул Макаров.
– Это ж… – Васька вскочил с табуретки и принялся ходить по комнате. – Тебя там все ждут, все спрашивают. Я твоих книжек двадцать штук купил, отнес в библиотеку, так они сразу разобрали! А Михал Евграфыч как будет рад!
– Михал Евграфыч – это кто? – поинтересовался Макаров.
– Полковник Головлев, начальник, тоже поэзией интересуется. Да и тебе интересно будет! Мы…
– Слушай, – перебил его Макаров, – ты говорил, у вас там тир есть?
– Есть.
– Так вот я бы хотел там пострелять.
– Зачем тебе? – удивился Васька.
– Хочется, – ответил Макаров, не желая объяснять.
– Сделаем, Сергеич, сделаем! – Васька испугался, что Макаров передумает, и скрепил договор третьей жирной чертой на бутылке.
…Было утро, холодное весеннее утро. Макаров сидел на лавочке во дворе дома, покачиваясь и икая. Рядом стояла исчерканная фломастером бутылка. Последняя черта трагически упала до самого дна.
– Слушай, – закричал Макаров, – если я сейчас не открою глаза, я засну, и ты меня уже никогда не разбудишь. Вот это будет сюрприз!