В образе этого бездушного обрывка бумаги Сото видел себя. Ветер, что сорвал тидора с места и понес по стране, неминуемо приближал его к жизненному финалу, который был пока неизвестен. Но то, что финал не за горами, – сомнений не вызывало. Судьба Мара была почти написана, осталось только дописать в ней последний абзац. Каким он будет: коротким и емким или затянутым, но бессмысленным, наполненным ненужными рассуждениями на тему «почему я всю жизнь шел по этому пути и свернул с него перед самым концом?».
Никто не торопил Сото с выбором, но выбор он сделал быстро, как и пристало выбирать человеку, ступившему на этот особый путь. Как и учили предки: семь вдохов и семь выдохов. Принятое по истечении их решение ни обсуждению, ни отмене уже не подлежало…
Мара ничего не ответил Лисице, молча улегся на палатку и закрыл глаза. Пусть думает, что он размышляет над ее предложением. Пусть думает, что Сото – бессердечная скотина. Пусть думает все, что угодно: незачем продолжать разговор, если заранее знаешь, что он ни к чему не приведет.
Лисица не настаивала. Повздыхав немного в одиночестве, она прилегла возле друга, положила голову ему на плечо и запустила руку ему под куртку – словно старалась удержать возле себя. Сото открыл глаза и погладил Лисицу по щеке. Девушка улыбнулась, после чего взяла его ладонь и нежно переложила себе на грудь. Мара посчитал, что его вторая рука оказалась при этом незаслуженно обиженной, и отправил ее прогуляться по другим приятным участкам тела подруги… Прелюдия, с какой вот уже две недели кряду начиналась каждая их совместная ночь. Игра, где не было места словам и где никто не требовал от партнера чего-то невозможного…
Сон Лисицы был сладок, к тому же во сне она обладала особой привлекательностью, поэтому выпускать ее из объятий не хотелось: разбудишь – и словно погубишь нежный цветок, который осыпается даже от легкого прикосновения. Однако Сото все-таки рискнул. Он покинул нагретую постель и спящую подругу с такой филигранной аккуратностью, с какой не двигался даже во время ночных визитов во вражеские цитадели. Лисица не проснулась, и это было к лучшему – Мара не собирался отказываться от своих замыслов, даже если бы потревожил ее чуткий сон.
В этот вечер Сото не брал в рот ни капли спиртного, так что голова его была свежая, а мысли – ясными; изрядно забытое за две недели состояние. К тому же их последний откровенный разговор с Лисицей выветрил остатки опьянения, как алкогольного, так и того, которое Мара всегда испытывал, находясь рядом с очаровательной брюнеткой. На самом деле их недавняя близость была прощальной, но Лисица не знала об этом. Знал только Сото, но он промолчал, иначе никакой близости не было бы, а если бы и была, то уже не столь захватывающая. Наверняка такой поступок являлся подлым, и все же Сото совершил его, желая запомнить две последние недели на всю оставшуюся жизнь. Пусть лучше прощание будет таким – легким и приятным для обоих, – нежели наполненным пустыми словами и обещаниями, которым уже никогда не суждено исполниться.
Решение было принято, и сомнения не терзали больше Сото. Решение болезненное, но необходимое, как ампутация пораженного гангреной пальца. Лишние колебания и угрызения совести грозили изъесть ржавчиной неуверенности и сломить стальной боевой дух карателя. Такое уже происходило – Мара чувствовал. Искушение бросить все и удариться в бегство вместе с прекраснейшей женщиной в мире было настолько велико, что Сото уже всерьез начал задумываться, а так ли необходимо совершать то, что он замыслил. Сеньора ди Алмейдо все равно не вернуть, и даже молодой сеньор Рамиро смирился со смертью отца… Подобные мысли и впрямь напоминали гангрену, только проникающую не в кровь, а в сознание. Избавляться от них следовало незамедлительно.
Сото покидал банду Аспида, оставляя его, Лисицу и прочих своих новых друзей здесь, в окрестностях Марселя, мирно спящими вокруг костра. Говорят, что у британцев даже есть такое правило – уходить не прощаясь. Очень хорошее правило, надо признать: незачем тратить время на сантименты, лишающие путника спокойствия перед дальней дорогой. Путь до Ватикана каратель знал во всех подробностях – Аспид успел рассказать ему об окольных тропах Апеннинского полуострова, о надежных людях, к которым следует обратиться за помощью и о неприятностях, что могут приключиться по дороге. Горючего у Мара имелось в избытке, и он даже снял одну запасную канистру, оставив ее возле байка Лисицы. Хороший прощальный подарок – дорогой и практичный. К нему также прилагалась палатка, на которой сейчас спала девушка. Сото верил, что Лисица оценит подарки по достоинству, и они хоть ненамного, но подсластят ей горечь разлуки.
Каратель оседлал Торо и покосился на Беззубого, несущего караул возле костра. Беззубый уснул на посту и храпел так громко, что его храп, наверное, был слышен даже в Марселе.
Сото вздохнул и в последний раз поглядел на сладко спящую Лисицу… Снова тягостное нежелание уезжать заныло внутри него хуже зубной боли. Вернуться в объятья подруги, а завтра утром рвануть вместе с ней куда глаза глядят и начать новую жизнь. Не думать ни о прошлом, ни о будущем. Просто жить и наслаждаться сегодняшним днем и обществом прекрасной спутницы…
…В то время, как главный инициатор убийства сеньора ди Алмейдо будет безнаказанно наслаждаться собственной жизнью в роскоши своего дворца! Слишком большое снисхождение проявит к нему Сото, если оставит все на своих местах. Возможно, по отношению к какой-нибудь мелкой сошке, наподобие Матадора, это было бы и справедливо, но только не к двуличному Пророку, святость которого являлась лишь овечьей шкурой, прикрывающей злобную волчью натуру. Всемогущий Небесный Покровитель отказался спасать своего верного слугу Гаспара де Сесо. Скоро выяснится, пожелает ли Господь заступиться за того, кто именует себя его Гласом.
Сото Мара – вот настоящий Божественный Судья-Экзекутор, для которого не существует неприкасаемых. Сото Мара – а не эти жалкие типы в балахонах крысиного цвета! И судный день Пророка уже не за горами!
Прости, Лисица. Спасибо за все, и прощай. Ясного тебе неба и сухой трассы… А также более достойных спутников…
Больше Сото не оборачивался. Он растолкал Торо ногами и съехал с холма не запуская двигатель – незачем было поднимать лишний шум. Потом еще с четверть часа байк вел в руках, и только когда удалился на порядочное расстояние, завел его и тронулся по неровному проселку на восток.
Неприступные стены Божественной Цитадели и двухсотметровая громада великой святыни – Стального Креста – не пугали летящего к ним из далекой Испании демона Ветра…
Хотя сокол видит перед собой тысячи птиц, он не замечает ни одной из них, кроме той, что должна стать его добычей.
Ямамото Цунэтомо. «Хагакурэ»
Среди кромешной тьмы, когда врата чувств и окна переживаний плотно закрыты, человек вступает в царство свободы. Так происходит потому, что у человека после смерти нет формы.
Такуан Сохо. «Ясное звучание самоцветов»
Карлос Гонсалес не встречал Джованни Скабиа без малого два десятка лет – с тех самых пор, как того изгнали с предпоследнего курса Боевой Семинарии при Главном магистрате. Карлос и Джованни четыре года учились в одной группе и проживали в соседних кельях, так что в те годы они знали друг друга неплохо. Кадет Скабиа считался одним из лучших воспитанников, но по совершенно необъяснимой причине за год до выпуска он удосужился провалить выпускные экзамены и вылететь из Семинарии, буквально в одночасье лишившись всех перспектив на службу в привилегированном Братстве Охотников. Сосед Джованни по келье говорил, что причиной апатии однокурсника к учебе стала молоденькая послушница ордена Сестер Услады Духа, в которую Джованни не посчастливилось по уши влюбиться и которая в итоге разбила ему сердце.