– Не важно, – отмахнулась она, но при этом чуть отвела глаза.
Она лжет? Или стыдится? Возможно, и то и другое.
– Именно четырнадцать.
Да, он педантичен, но она уже испытала его терпение всеми возможными способами, кроме математических. Четырнадцать не равно нулю, но главное – зачем упоминать то, о чем не желаешь говорить? Если она не намерена объяснить свое замечание, могла бы с таким же успехом держать свои слова при себе.
Сара поспешно отступила:
– Пожалуйста, уходите!
Он не двинулся с места. Она подогрела его любопытство, а в этом мире не было никого более настырного, чем Хью Прентис с вопросом, на который не получен ответ.
– Весь последний час вы требовали, чтобы я посторонилась, – процедила Сара.
– Пять минут, – поправил Хью. – Но как бы ни хотелось мне оказаться в покое и безопасности собственного дома, все же меня разбирает любопытство относительно ваших четырнадцати мужчин.
– Это не мои четырнадцать мужчин! – рявкнула она.
– Надеюсь, что нет, хотя нельзя сказать наверняка.
Она открыла было рот, но он быстро добавил:
– Расскажите же о них.
– Я уже говорила, – повторила Сара, заливаясь краской, – что это не имеет значения.
– Но я сгораю от любопытства. Эти четырнадцать мужчин… их что, пригласили на ужин? На чай? Для крикетной команды многовато, но…
– Прекратите! – взорвалась Сара.
Он вскинул бровь, но замолчал.
– Если вам так хочется знать, – прошипела она яростно, – в сезоне тысяча восемьсот двадцать первого года четырнадцать мужчин объявили о помолвке!
Последовала очень долгая пауза. Хью не был тугодумом, но сейчас понятия не имел, что это означает.
– И что, все четырнадцать женились? – осведомился он вежливо. Она уставилась на него. – Вы сказали, что они были помолвлены.
– Это не важно.
– Думаю, важно. Для них.
Он думал, что с театральными эффектами покончено, но леди Сара издала крик досады:
– Вы ничего не понимаете!
– О, ради всего свя…
– Вы хоть представляете, что наделали? Пока вы сидите в своем уютном лондонском доме…
– Заткнись! – бросил Хью, не осознавая, что произнес это вслух. Ему всего лишь хотелось, чтобы она прекратила, прекратила все: говорить, спорить.
Но не тут-то было: она выступила вперед и с убийственно злобным взглядом прошипела:
– Знаете ли вы, сколько жизней разрушили?
Он судорожно вздохнул. Воздух, ему нужен воздух! И он не обязан выслушивать все это. Во всяком случае, от нее. Хью точно знал, сколько жизней разрушил, но уж ее жизнь в это число не входила.
– Неужели у вас нет совести? – никак не желала она успокаиваться.
И он наконец не выдержал: забыв о больной ноге, выступил вперед, пока не оказался нос к носу с Сарой, заставил ее отступить к стене и процедил со всей яростью, на которую оказался способен:
– Вы меня совсем не знаете. Не знаете, о чем я думаю, что чувствую и в каком аду живу. В следующий раз, когда почувствуете себя несправедливо обиженной, вы, у которой даже фамилия не Уинстед, сделайте одолжение: вспомните, что одна из жизней, которые я разрушил, – моя собственная.
Высказавшись, он отступил и учтиво пожелал ей доброй ночи.
На секунду ему показалось, что разговор наконец закончен, но тут она сказала то единственное, что могло оправдать ее в его глазах:
– Они моя семья.
Он зажмурился.
– Они моя семья, а вы их смертельно ранили. За это я никогда вас не прощу.
«Я себя тоже…»
Наступило редкое мгновение, когда молчание воцарило на собрании кузин Смайт-Смит, но именно так и случилось, после того как лорд Хью учтиво поклонился и покинул гостиную.
Пять оставшихся дам – четыре сестры Плейнсуорт и Хонория – несколько секунд не произносили ни слова, переглядываясь в ожидании, пока пройдет приличествующее случаю время: посторонний мог почти слышать, как они отсчитывают мгновения.
И действительно, когда Сара мысленно досчитала до десяти, Элизабет объявила:
– Что же, это было не слишком деликатно.
– О чем ты? – обернулась Хонория.
– Ты пытаешься свести Сару и лорда Хью, не так ли?
– Разумеется, нет! – воскликнула Хонория, но возмущенный вопль Сары был куда громче.
– А следовало бы! – радостно захлопала в ладоши Френсис. – Мне очень нравится лорд Хью. Конечно, он бывает немного чудаковат, зато умен и очень хороший стрелок.
Последнее замечание привлекло взгляды всех присутствующих.
– Он ранил кузена в плечо, – пояснила Френсис. – Дэниел так сказал.
– Не представляю, как можно было вообще это обсуждать, – возмутилась Хонория, – и ничего не хочу слышать, особенно перед свадьбой. – Она решительно обратилась к Саре: – Я хотела просить тебя об одолжении…
– Пожалуйста, скажи, что это никак не связано с Хью Прентисом.
– Это связано с Хью Прентисом, и мне нужна твоя помощь.
Сара вздохнула с театральным драматизмом. Она обязательно исполнит просьбу Хонории, и обе это знали, но даже если и была готова сдаться без борьбы, то уж никак не без жалобы.
– Я очень боюсь, что сэр Хью будет неловко чувствовать себя в Фенсморе.
Сара не нашла ничего предосудительного в этом заявлении: если даже и так, то это вряд ли ее проблема, и к тому же он это заслужил, – но все же решила проявить дипломатичность в соответствии с обстановкой:
– Думаю все дело в том, что он не слишком общителен.
– А мне кажется более вероятным, что он попросту застенчив, – возразила Хонория.
Харриет, все еще сидевшая у письменного стола, восторженно охнула.
– Мрачный герой. Самый загадочный тип мужчины! Я изображу его в своей пьесе!
– Той, что с единорогом? – поинтересовалась Френсис.
Харриет показала пером на Сару:
– С героиней, которая ни слишком розова, ни слишком зелена.
– Он подстрелил твоего кузена! – рявкнула Сара, круто разворачиваясь лицом к младшей сестре.
– Это было сто лет назад! – протянула Харриет.
– И он наверняка сожалеет, – добавила Френсис.
– Помолчала бы: в твои одиннадцать еще рано судить о характере мужчины, – резко оборвала ее Сара.
Френсис парировала, хитро прищурившись:
– Зато не рано судить о твоем.