Айрис вскинула брови.
– Что бы там ни было, лучше сказать сразу. Очевидно, что-то у тебя на душе… – Айрис помолчала, словно никак не могла подобрать нужные слова, наконец выдавила: – Ты знаешь, что я тебя люблю.
Такого Сара не ожидала, как и того, что, к сожалению, последовало дальше:
– И всегда буду любить, – продолжила Айрис. – Но этого нельзя сказать о большинстве наших родственников, поскольку ты ужасно эгоистична. И что хуже всего, даже не видишь этого.
Сара подумала, что ничего более странного в жизни не слышала. Она хотела что-то сказать – было просто необходимо что-то сказать, – потому что именно так она всегда поступала, когда сталкивалась с чем-то неприятным. Айрис не имела права называть ее эгоисткой и ожидать при этом, что Сара будет просто стоять и слушать.
И все же сейчас именно это она и делала: стояла столбом и молчала, похоже, потеряв дар речи, и могла только думать, что это неправда! Она любила свою семью и сделала бы для родных все. И то, что Айрис могла вот так назвать ее эгоисткой, сильно ранило.
Сара смотрела в лицо кузины, ощутив тот момент, когда та собралась уйти и тот факт, что только что назвала ее эгоисткой, больше не был самым важным в мире, словно что-то могло быть важнее.
– Вот и она, – деловито объявила Айрис, – леди Эдит. Нужно добраться до нее раньше Дейзи. – Уже сделав несколько шагов к двери, она обернулась и добавила:
– Можем поговорить об этом позже. Если захочешь.
– Предпочитаю оставить все как есть, спасибо, – сухо проговорила Сара, вытащив наконец свою индивидуальность из той дыры, в которую сама ее и загнала.
Но Айрис ее не слышала, потому что уже шла к леди Эдит. Сара осталась одна в углу, несчастная и обескураженная, как брошенная невеста.
И, конечно, именно в этот момент появился Хью Прентис.
Сара сердилась, и ей самой это казалось странным. Она считала, что злится на Айрис, которой следовало быть более тактичной и внимательной к чувствам других. Если ей так уж хотелось назвать кузину эгоисткой, могла бы по крайней мере сделать это в более подходящей обстановке.
И уж точно не бросать одну!
Сара понимала, что очень важно успеть перехватить леди Эдит прежде, чем на нее набросится Дейзи, но все же Айрис могла бы по крайней мере сказать, что сожалеет.
Так стояла Сара в углу, гадая, сколько еще сможет притворяться, и не заметила появления лорда Хью, пока неожиданно не захлебнулась рыданиями. Очевидно, испытывала она не гнев, а что-то другое, раз сорвалась прямо здесь, в людной гостиной Фенсмора.
Сара быстро отвернулась, полная решимости как следует рассмотреть большой темный портрет, моделью которому послужил неприятный джентльмен из Фландрии семнадцатого века, если она верно определила покрой камзола. Непонятно, каким образом он ухитрялся выглядеть таким гордым в абсурдных брыжах, но взирал на окружающих презрительно, чуть сморщив орлиный нос, и Сара без слов понимала, что никто из кузенов не посмел бы назвать его в лицо эгоистом, а если бы и посмел, то вряд ли джентльмен стал плакать по этому поводу.
Она презрительно скривила губы и с негодованием уставилась на него, и он отвечал – возможно, благодаря искусству художника – таким же злобным взглядом.
– Джентльмен чем-то оскорбил вас? – раздался за спиной голос Хью Прентиса, которого наверняка прислала Хонория: иначе, почему бы ему взбрело в голову искать ее общества?
Они обещали друг другу быть вежливыми, но не навязчивыми.
Сара обернулась. Он стоял футах в двух от нее, в безупречном вечернем костюме, с которым диссонировала трость, обшарпанная, с местами стершимся лаком. Сара не понимала, почему находит это странным. Лорд Хью наверняка путешествовал с камердинером: сапоги начищены до блеска, галстук повязан идеально, – почему же никто не заботился о трости?
– Лорд Хью! – слегка присела в знак приветствия Сара, радуясь, что голос звучит почти нормально.
Ничего не ответив, он вновь повернулся к портрету. Хорошо, что он не смотрел на нее с тем же вниманием: она не была уверена, что сможет вынести еще одно обличение ее недостатков так скоро после первого.
– Воротник выглядит крайне неудобным, – заметил лорд Хью, внимательно разглядывая портрет.
– Это было и моей первой мыслью, – кивнула Сара, прежде чем вспомнила, что он ей не нравится и, более того, служит ее бременем на этот вечер.
– Думаю, мы должны быть рады, что живем не в то время.
Она промолчала: да и что было отвечать? Лорд Хью продолжал разглядывать картину, даже поближе наклонился, изучая мазки. Сара не знала, понял ли он, что ей нужно время прийти в себя. Вряд ли: он явно не из тех, кто замечает подобные мелочи. Так или иначе, но она была ему благодарна. К тому времени как он повернулся к ней, стеснение в груди прошло и ей больше не грозила опасность опозориться в присутствии нескольких десятков самых важных гостей кузины.
– Мне сказали, что сегодня подают очень хорошее вино, – сообщила Сара.
Слишком резкое начало беседы? Возможно, зато вежливое и ни к чему не обязывающее, а кроме того, это была первая мысль, которая пришла ей в голову.
– Вам сказали? – переспросил лорд Хью.
– Сама я не пробовала, – объяснила Сара и после неловкой паузы добавила: – Собственно, никто ничего мне не говорил. Но лорд Чаттерис известен своими винными погребами, так что невозможно представить, чтобы его вино могло быть хотя бы посредственным.
Господи, что за тема для беседы! Но Сара упрямо продолжала в том же духе. Сегодня ей не отделаться от своих обязанностей. Если Хонория, или Айрис, или кто-то еще посмотрит в ее сторону, то не сможет сказать, что она не держит обещаний.
– Я пытаюсь не пить в обществе Смайт-Смитов, – сказал лорд Хью почти отстраненно. – Для меня возлияния редко кончаются благополучно.
Сара ахнула, но он успокоил:
– Я шучу.
– Конечно, – поспешила согласиться Сара, устыдившись, что оказалась в его глазах столь бесхитростной: ей следовало бы понять шутку, не будь она так расстроена из-за Айрис.
«Господи боже мой, – сказала она себе, – пусть этот вечер закончится как можно скорее!»
– Не правда ли интересно, – медленно проговорил лорд Хью, – что все это вызвано условностями общества?
Сара повернулась к нему, хотя понимала, что никогда не разгадает смысла его слов по выражению лица. Он склонил голову набок, и по лицу его пробежали тени.
С неожиданной ясностью она вдруг поняла, что он красив, и дело не только в цвете его глаз, а в том, как он смотрит на собеседника: не мигая, лишая душевного равновесия. И это придавало ему силы и глубины, что трудно было игнорировать. А его рот… Он редко улыбался, по крайней мере ей, но была в изгибе его губ некая насмешливость. Наверное, не все находят это привлекательным, как она…