– Как это куда? Меня сегодня выпустить должны!
– Если должны, то выпустят, но не сейчас.
– А когда?
– Скоро. Кто такой Горохов, знаешь?
– А ты зачем спрашиваешь? – Поршень подозрительно сощурился.
– Он тобой интересовался и дружком твоим. Горохов здесь, в четвертой камере. Если хочешь поговорить с ним, без проблем. – Прапорщик потер пальцами, сведенными в щепотку.
– Пацаны завезут.
Но прапорщик уже не слушал его. Принцип у него классический – сначала деньги, потом стулья.
Копилка с фактами пополнилась. Архаров узнал о драке между Гороховым и Дробовым. Но все-таки этого мало, чтобы нанести нокаутирующий удар. Нет у него доказательств против Горохова, нечем прижать гада. Хотя встретиться с ним нужно.
В дверь постучались, появился конвоир.
– Товарищ майор, задержанный доставлен!
Архаров кивнул, и в кабинет зашел Горохов. Сержант сопроводил его до стула, усадил и только тогда вышел.
Егор мог поговорить с Гороховым в помещении для допросов, но вытянул его к себе в кабинет. Протокол допроса он заполнять не собирался.
– Как настроение, Павел Иванович? – с высоты своего положения спросил Архаров.
– Издеваешься? – Горохов зло зыркнул на него.
– Тебе что, тарелка ночью приснилась?
– Какая тарелка? Ты что несешь, начальник?
– Тарелку официант нес. А ты ее разбил. Когда падал. Зуб твой в одну сторону полетел, а ты – в другую. Жаль, камеры в ресторане не было, а то я посмотрел бы.
– Какой зуб? Что за ресторан?
– «Гамма вкуса». Двадцать седьмого июня инцидент был, Дробов тебе зуб выбил.
Горохов бросил на Архарова испепеляющий взгляд.
– Выбил, и что?
– Двадцать седьмого Дробов тебя избил, а двадцать девятого его не стало. Как это объяснить?
– Я что, «очевидное невероятное»? Тебе надо, ты и объясняй.
– Объясню и докажу.
– Что ты докажешь? Если думаешь, что я Дробова грохнул, так у меня алиби. Ты, майор, это прекрасно знаешь! Так что не надо мне здесь белыми нитками шить!
– Сколько за тобой ходок? Две?
– Это не имеет значения.
– На две ходки грехов набрал. Все успокоиться не можешь?
– Да нормально у меня все! Никого не трогаю. На лапу гайцу дал, так это подстава была. Я же знаю, ты, начальник, в меня как тот клещ вцепился. Думаешь, если за мной два срока, на меня всякую хрень можно вешать.
– Я знаю, зачем ты Замятова убил.
– Ну вот, началось!.. Мне что, адвоката позвать?
– Жаловаться будешь, как девочка папе? – Архаров смотрел на Горохова без усмешки, тяжело, холодно.
– А вот оскорблять меня не надо!
– Замятов тоже просил его не убивать.
– У кого он что просил? – разнервничался Горохов.
– У тебя, – с каменным лицом сказал Архаров.
– Кто видел и слышал?
– Видели. Слышали.
– Где материалы дела? Там это записано? Я имею право ознакомиться! Закон такой есть.
– Не хочешь быть девочкой? Не будешь больше жаловаться? Сам себя защищать станешь?
– Слушай, Архаров, ты на меня не дави! Не надо! Я и не таких видал!
– Ну да, биография у тебя богатая. Стрелки, разборки, кровь. Две ходки. Да и мужик ты, я гляжу, крепкий. На вид. А если копнуть, так тебя, бедного, обижают. Сначала Дробов, потом Яркин. Хватку, Горох, теряешь.
– Какой, к черту, Яркин?
– Он сейчас в больнице лежит. С черепно-мозговой травмой. Дробова ты убил, а его всего лишь отметелить приказал. Яркину повезло больше.
– Твой бред может служить доказательством в суде?
– Я все знаю про тебя, Горохов. Можешь не сомневаться, посажу тебя. И за Замятова ты ответишь, и за Дробова.
– Нет у тебя ничего на меня!
Архаров промолчал, чтобы не сорить словами, не подкрепленными уликами. Он выразительно глядел на Горохова и спровоцировал его на нервный срыв.
– Да пошел ты, мусор!
– Никуда ты не денешься от меня, обиженный!..
Горохов метнул на него убийственный взгляд, но Архаров лишь усмехнулся в ответ и вызвал конвоира.
Тюлень хорошо помнил, как вышел за лагерные ворота, на свободу, отмотав целых три года. Но радость бурлила где-то на дне души, наружу не прорывалась. Ни кола у него не было, ни двора. Он не знал, куда пойти. Снова на большую дорогу податься? Так не с кем тогда было.
Никто его не встречал. Денег на кармане почти не было. Прикид стремный, под рубахой чесалось немытое тело, настроение в ноль. Даже выпить не с кем.
Зато у Поршня все на мази. И братва встречает, и банька его ждет. Идет от контрольно-пропускного пункта с важным видом, кум королю, сват министру. Как будто срок отмотал.
А ведь он даже не сидел. Изолятор временного содержания – это санаторий по сравнению с настоящей тюрьмой.
– Здорово, братан! – Все равно Тюлень крепко пожал пацану руку и приобнял его как положено.
Филат тоже обнялся с Поршнем по-людски.
Но почему мент у ворот смотрит на них и усмехается? Нарочно так делает или что-то в них не то? Жаль, замочить падлу нельзя.
– Садись, братан! – Тюлень открыл дверцу, приглашая Поршня занять место в машине.
– Я уже насиделся! – Тот ухмыльнулся, но в машину забрался.
– Да разве ж это отсидка? – закрывая за собой дверцу, сказал Тюлень.
Что-то раскочегарилось сегодня под открытым небом, а в машине прохладно, хорошо.
– Дело не в том. Важно, что менты с нами ничего сделать не смогли.
– За это и под жабры плеснуть не грех, – заявил Филат.
– А я о чем? – Поршень расплылся в улыбке.
– Кто о чем, а вшивый о бане! – заметил Тюлень.
– Блин! Братан! В самую точку! Завшивел я на кичмане. Баньку натопили?
– А то!
– Так чего стоим?
– А ты не в курсах, что Иваныча приняли?
– Почему не в курсах? Кусок ко мне на хату заходил, сказал, что с Иванычем повидаться можно. За бабки.
– Вот сука! Мы ж этому козлу огород капусты скормили!
– Значит, мало.
– Иваныча за взятку закрыли. Наверняка подстава. Я думал, Архаров угомонился.
– Ни фига подобного! – Поршень качнул головой. – Я слышал, у него там какая-то маза с замполитом.
– Вот как? – Тюлень ухмыльнулся.