И тьма рассеялась.
Рядом скулила горничная. Мадр стоял на четвереньках и мычал, потряхивая головой. Две или три монашки сбились во всхлипывающую кучу в углу комнатушки. Еще одна из них с мертвой улыбкой и мечом в груди замерла под узким окном, и перед ней лежало что-то окровавленное, с торчащими костями и клочьями сухожилий. Кажется, останки одной или двух ее подруг и ее собственные ноги. А напротив стоял Эгрич, и обрывки мрака втягивались в его тело.
Судья обернулся к своему защитнику, бледный и взмокший от пота. Сорвал с пояса фляжку, сделал несколько глотков и прохрипел:
– Заканчивайте здесь… Я в Тимпал. Может быть, Ата мне поможет.
Тогда ошалевшие от воя и расползающейся по зданию тьмы стражники и постояльцы рассказали, что судья Эгрич, увидеть которого Клоксу больше не довелось, вышел из гостиницы нетвердым шагом, но уверенно сел на коня и, как оказалось позже, действительно умчался к Священному Двору Вседержателя, откуда через неделю пришли ужасные вести. И началось долгое, многолетнее разбирательство, о котором Клокс только теперь, через пятнадцать лет, начал забывать.
«Где ты, разучившийся улыбаться Мадр? Куда ты делся год назад? Или ты делся куда-то пятнадцать лет назад, и четырнадцать из них рядом со мной был не ты, а твоя покалеченная тень? И куда теперь денусь я сам, старатель Священного Двора Вседержателя – Клокс, выходец из бедного снокского семейства с окраины Сиуина, всех достоинств которого было разумение грамоте и способность видеть наведенную ворожбу?» – думал судья.
В обеденном зале никого не было. Лучи солнца проникали через косые окна и ложились на выскобленные столы. На кухне что-то гремело. За стеной заливался безумным хохотом Амадан, которого Клокс запомнил три года назад слюнявым мальчишкой. Да уж, порой шутки Вседержателя кажутся слишком безжалостными. Кто-то погружается в безумие от пережитого, а кто-то в нем рождается. Или и это тоже относится к воздаянию за сотворенное? Детям-то за что мучения? Или безумство сладостно? Может быть, оно и есть выход из невыносимости бытия?
Хохот повторился. Клокс брезгливо поморщился. «Как только не разорится этот Транк, – подумал он, усаживаясь за стол и не замечая ни того, что ему принесли, ни вкуса пищи, которую он ел. – Ведь не может же быть такого, чтобы немалое заведение поддерживалось за счет жильцов, как бы ни были дороги комнаты?» А может, и нет никакого постоялого двора, а есть только сон, который случился пятнадцать лет назад, когда он, Клокс, валялся с грязными портами в черной комнате гарской гостиницы? И если ему суждено проснуться, то не очнется ли он не в Граброке, а в том же самом пятнадцатилетней давности Гаре, где рядом Мадр и все еще жив Эгрич? С другой стороны, а видел ли кто-нибудь судью Эгрича мертвым? И что же все-таки стряслось пятнадцать лет назад в верхнем зале Белого Храма Священного Двора? Да, Брайдем поведал кое-что совсем недавно, но можно ли ему верить? Не из‑за склонности бывшего сэгата ко лжи, а по сути? Кто все-таки пришел в Белый Храм? Эгрич или… Впрочем, какая разница? Если все это сон, то ему не шестьдесят пять лет, а все еще пятьдесят, нечего и жаловаться на подобный жребий. А если не сон, нечего натирать лавки задницей, надо отправляться к бургомистру и предостерегать его от того, от чего предостеречь главу Гара пятнадцать лет назад было некому.
Судья приказал седлать лошадь. Невелика дорога, и было бы неплохо пройтись пешком, размяться, разогнать утреннюю немощь, но к бургомистру следовало отправляться верхом. Для того же была извлечена из кисета пурпурная судейская тиара и натянута на седую голову Клокса. А ведь было время, когда он больше всего боялся показаться королевским шутом…
– Я к бургомистру, – бросил Клокс открывшему ворота сыну трактирщика и направил лошадь по узкой улочке к центру города. Туда, где колыхались на сыром ветру под осенним солнцем разноцветные шатры рынка, торчала каменным жалом башня замка и над недостроенным храмом сиял желтый диск священного колеса.
Бургомистра на месте не оказалось. Судья содрал с головы тиару, сунул ее за пояс и хотел уже было заглянуть в мертвецкую, вход в которую был с торца ратуши, но махнул рукой и поднялся на второй этаж, потому как, по словам стражи, бургомистр отбыл с герцогом с утра к храму, затем должен был позавтракать с ним же в замке, но теперь уже ожидается с минуты на минуту. Зал перед покоями бургомистра, где, как помнил Клокс, собирались просители, на этот раз был пуст, но не успел судья с облегчением расположиться на широкой скамье у окна, как двери открылись и в них или просочился, или протиснулся, или вошел, но сделал это бесшумно, как ходят только кошки, – седовласый полузнакомец с постоялого двора. Он был все так же одет во все зеленое, вот только теперь еще на плече его висела сума с торчащими из нее свитками и даже как будто деревянными таблицами. Разглядев у окна судью, знакомец кивнул, словно увидел того, кто ему и нужен, прижал с почтением руку к груди и уселся на скамье напротив, позволив себе заметить, что если бы он пришел минутой раньше, то все равно бы уступил право войти к бургомистру первым почтенному судье Клоксу, потому как есть дела безотлагательные и есть те, которые опережают по важности даже их.
– Разве мы представлены друг другу? – раздраженно процедил сквозь зубы судья.
– Думаю, что представлены, – потер тонкими пальцами переносицу, словно вспоминал что-то, седовласый. – Впрочем, господин судья тогда был в сильном волнении, мог запамятовать наше знакомство. Я, правда, воспринял вчерашний вечерний поклон как свидетельство того, что господин судья помнит о нашей встрече. Но в любом случае готов принести уверения в почтении. К вашим услугам – Чуид. Книгочей и переписчик.
Чуид снова поднялся и церемонно раскланялся.
– Не помню, – буркнул судья.
– Неудивительно, – с сочувствием покачал головой Чуид. – Я сам вспоминаю тот день как один из самых ужасных дней в моей жизни. На вас лица не было. Вы почти кубарем спустились по лестнице, кричали: «Где Эгрич?» К сожалению, стражники и слуги были не в себе, но я оказался у входа, представился вам и сказал, что Эгрич сел на лошадь и ускакал. Хотя и выглядел пьяным или больным. Помните? В Гаре это случилось. Пятнадцать лет назад. Я служил тогда при гарской ратуше, разбирал их хранилище рукописей. Это было тяжелое испытание… Нет, конечно, не разборка рукописей: для меня всякие письмена упоительны сами по себе, нет. Я говорю обо всем, что случилось в городе. Или вы…
Клокс не помнил этого человека. Нет, совершенно точно, что кто-то был пятнадцать лет назад у выхода из гарской гостиницы, кто-то говорил с ним, но ни голоса, ни облика этого человека или этих людей Клокс не помнил. И теперь он смотрел на зеленый воротник седого собеседника и, не разбирая ни одного его слова, хотел только одного: чтобы тот тут же провалился сквозь землю, но оставил судью в покое.
– А с чего вы взяли, что ваши дела могут соревноваться в безотлагательности с моими? – оборвал книгочея Клокс.
– Не могут, – кивнул Чуид. – Хотя какие уж у меня дела – получить место, о котором было объявлено полгода назад, навести порядок в книгохранилище, составить список наиболее ценных манускриптов, внести в каталог все рукописи без исключения… Говорят, что местный бургомистр – большой умница. Поверьте мне, сие редкость среди бургомистров. Разве можно упустить возможность потрудиться под началом умного человека? А уж если вспомнить, что и я кое-чем славен, да с учетом знания нескольких языков, и уж во всяком случае всех письменных, что могут попасться на пергаментах или бумажных листах, – я почти уверен, что получу это место.