– А вот это точно, – согласилась Глума. – По словам мастера стражи, в городе много незнакомцев, слишком много. Обычно они появляются за два-три дня перед шествием, но не за три недели. И ворожба какая-то чувствуется. Почти все колдуны ушли из города. Может, и еще кто. Это неспроста, усмиритель.
– А ты думала, что тройка Священного Двора Вседержателя прибыла в Граброк поесть местных пирогов? – приосанился Дойтен.
– Нет, – с усмешкой поклонилась Дойтену Глума. – Вы прибыли поохотиться на дракона. Я уже знаю. Желаю вам удачи, несмотря на то что драконов нет и не было уже тысячу лет. Думаю, что это какая-то шутка, хотя шутка, скорее всего, плохая. Но, может быть, и зверь вас заинтересует, и мерзость, что летает ночами над рекой, и колдовство, и слухи о…
– О явлении? – спросил Дойтен и, когда Глума не ответила, повторил: – Ты слышала о явлении? Тут, когда трактирщик заикнулся об этом деле, на нашем судье лица не стало. Что это за ерунда? Вы здесь из‑за этого?
– Нет, – ответила после долгой паузы Глума. – Нас нанял бургомистр, когда начались смерти.
– Как можно нанять черных егерей? – не понял Дойтен. – Вы же несете службу за тысячу лиг от этих мест.
– И егерям нужно что-то есть и иногда расплачиваться за выпитое вино, – сухо заметил, заходя в дом, Фас. – Вокруг дома чисто.
– Мы знакомы с ним, – понизила голос Глума. – С бургомистром.
– Так и он был черным егерем? – вытаращил глаза Дойтен.
– Нет, – рассмеялась Глума. – Ты можешь хранить тайны, усмиритель?
– Я их умею хоронить, – твердо сказал Дойтен.
– Ну, тогда, – Глума задумалась, – считай, что когда-то мы встретились на охоте.
– И где же тут тайна? – не понял Дойтен.
– Встреча и есть тайна, – развела руками Глума. – Храни ее нераспечатанной. Может быть, станешь бургомистром когда-нибудь.
– Бог мой… – пробормотал Дойтен. – И тут тайна? На охоте, говоришь? Моя беда в том, что я мало времени уделял в жизни развлечениям? Хотя как раз им я и уделял все свое время… Но я не слишком хороший человек, уверяю тебя, Глума. Не болтун, тут ты не волнуйся. Но так-то… Даже здесь сначала пытался уладить собственные дела. Надеялся навестить старую подругу. Не по возрасту старую, по знакомству. Не был в городе три года, не случалось оказии, но присылал ей подарки. Редко. Раз в полгода. У нее двое детишек было, их забрали родные. Не мои дети, просто детишки. А ее убил зверь. Она та самая молочница.
Дойтен выдохнул, помолчал несколько секунд, ущипнул себя за нос и добавил:
– Я еще и поэтому не ударил ножом звереныша. Защемило что-то.
Клокса трясло. Нет, конечно, он вылетел из ратуши не в таком смятении, как пятнадцать лет назад из гарской гостиницы, но его трясло и поочередно бросало то в жар, то в холод. И не из‑за надоедливого, наглого книгочея, который сказал ему что-то непонятное, или почудившегося Эгрича. Нет, его трясло от того, что все совпало. Включая и головную боль, которая только теперь стала ясной – окончательно поселилась в голове, уперлась твердыми пятками в затылок и стала стучать кулаками по вискам. Уезжать. Закончить с этим поганым драконом, кем бы или чем бы он ни оказался, и уезжать. А уже дома, в каморке на окраине Сиуина, выбраться в садик с облетевшей листвой, сесть в резное кресло, наполнить кубок и не отрываясь, смотреть на белые вершины Рэмхайна, которые всегда видны между крыш. Одно плохо: никто не ждет там судью Клокса, не случилось как-то создать ему семью. То времени не было, то не с кем, а потом уж и не надо. Никто его не ждет дома, разве только бочонок хорошего одисского вина…
Клокс расправил плечи и окинул взглядом площадь. Народу на ней было не особенно много, разве только слуги галдели у ратуши, всхрапывали лошади, да зеваки толпились чуть поодаль, у храма. По правую руку и в центре площади стучали молотками плотники и махали кистями маляры, возводя игрища для забав и спешно наводя блеск перед скорым шествием на прикрывающие реку торговые ряды. За ними, за низкой стеной городской цитадели, на другом берегу реки высилась сложенная из серого камня башня летнего королевского замка, который сам король Сиуина не жаловал, присылал сюда своего братца. Левее в проеме ворот изгибался над узкой речкой Дарой древний каменный мост. За ним играли на осеннем ветру шатры торжища. Еще левее темнела древняя часовня, а возле нее высилась громада недостроенного храма, который вместе с будущим куполом должен был сравняться с храмом в Сиуине, и уж точно перещеголять похожий храм в Гаре.
– В Гаре… – с отвращением пробормотал вполголоса Клокс, сплюнул, поклявшись, что не пойдет сегодня в храм, пусть там Юайс и разбирается с этой своей смазливой ученицей; судья должен вершить дела, а не копаться в них, словно мусорщик. Да и зачем ему дался этот Гар? Пятнадцать лет прошло. К тому же там даже колокольни такой нет. Вон золотое колесо с восемью спицами – сияет на осеннем солнце. Точно такое же, как поганый рисунок на макушке холма в Гаре. Восемь линий. Восемь отрубленных голов. И обугленная мерзость в самом центре… Нет, не будет сегодня ни старания, ни усердия. Надо остановиться. Отдышаться. Разогреть нутро теплым вином. Поговорить с кем-нибудь…
Трактир Юайджи был рядом, вклиниваясь в площадь с севера. Только и дел-то, что перевести лошадь от одной коновязи до другой, бросить медную монету мальчишке-старателю, толкнуть тяжелую дубовую дверь и оказаться в уютном зале, в котором Клокс не был уже три года, но прекрасно помнил, что заведение его старой знакомой относилось к тому редкому их числу, в которых как ни сори деньгами, а все одно – ни одна монета не будет выброшенной зря.
Народу внутри оказалось не слишком много, но и не мало, что позволяло сделать вывод, что Юайджа получает прибыль не раз или два в год, а во всякий день. Посреди уютного зала, края которого были поделены резными перегородками на приятные закутки, словно соты в пчелином улье, потрескивал огромный камин, но главное огневое действо происходило в глубине каменного здания, потому что звон посуды и удивительный запах изысканных кушаний долетали именно оттуда. Лампы в трактире по случаю полудня не горели, а сгуститься сумраку не давали огромные, хоть и узкие окна. «Ну точно, – с усмешкой подумал Клокс. – Никто из гостей Граброка не избежал ошибки. Всякий думал, что это торжественное здание – ратуша, а сама ратуша – бог знает что, хотя вроде бы и буквицы на трактире вывешены, и запах сам по себе направляет всякого алчущего удовольствия туда, куда ему и нужно. Однако прошлый бургомистр не раз говорил, что если еще пару раз голодный путник ворвется в ратушу, он отберет у Юайджи ярлык. Не отобрал. А теперь уж и бургомистр поменялся…»
Судья огляделся, поправил на груди мантию, пожалел на мгновение, что не скинул ее еще на лестнице в ратуше, потом махнул рукой и двинулся вправо, где, на его счастье, оказался свободным столик в самой дальней отгородке. Ничего, что тесновато, для одного-двух человек места хватит, зато ни чужих взглядов, ни чужих ушей. Клокс уселся на обитую войлоком скамью, хотел было поискать взглядом служку, но и искать не пришлось. Миловидная девчушка лет пятнадцати или около того словно соткалась из воздуха. Судья не успел удивленно поднять брови, как перед ним оказался высокий чеканный серебряный кубок с крышкой, из-под которой вырывался аромат разогретого вина с медом и травами, плошка пряной сметаны, несколько ломтей снокского хлеба и большое блюдо обжаренной с овощами свинины.