Рождение ребенка должно было все изменить. Учебу придется отложить. Ухаживать за младенцем и одновременно учиться Полина не сможет. И никакой няньке она не доверит воспитание собственного ребенка.
И жилье придется менять. Наш флигель хоть и уютный, но в лютые морозы здесь бывает прохладно. Маленького можно застудить. Муромский, когда продавал дом, предлагал нам переехать с ним на Нечаевскую улицу в новый каменный особняк, но мы с Полиной тогда отказались, посчитали, что можем стеснить молодоженов. Пётр Васильевич и Софья Ивановна обвенчались только в 1915 году, когда их дочери Зиночке было уже два годика. Чудесная девочка! Умненькая, ласковая, резвая. Вот бы у нас тоже родилась дочка, похожая на Зиночку!
Я тогда только попросил Муромского переговорить с новым хозяином усадьбы, чтобы тот продлил нам аренду флигеля. И мы, как крепостные крестьяне, вместе с имением перекочевали под юрисдикцию нового владельца.
Знать бы тогда, что и в нашей семье будет пополнение, мы бы переехали вместе с Муромскими.
Недостающие на покупку нового дома деньги Муромскому одолжил я. Хотя Пётр Васильевич и зарабатывал большие гонорары, но на жизнь всегда тратил много и скопить серьезное состояние ему не удалось. Щепетильный по отношению к капиталам своих клиентов, свои собственные денежные дела адвокат вел весьма рискованно. При продаже старой усадьбы выяснилось, что она еще четыре года назад была заложена банку за одну ссуду, а в позапрошлом году адвокат еще раз занял под нее денег у одного статского советника, не уведомив об этом банк. Муромскому повезло, что он успел рассчитаться со вторым кредитором до продажи дома, а новый покупатель согласился приобрести усадьбу, обременную долгом банку. Иначе вышел бы громкий скандал.
Узнав эту историю, я предложил адвокату занять денег. Он очень удивился, но деньги взял, правда, настоял, что будет выплачивать мне кредитный процент, как банку.
Неожиданно стала оплачиваться и моя работа у Потанина. Для издания его трудов кооператоры собрали две тысячи рублей. Из этих денег он выделил жалованье и для меня.
Мария Георгиевна давно уже съехала от него и перебралась обратно в Барнаул. Им обоим стало ясно, что супружеская жизнь не сложилась и уже не сложится, ведь оба ожидали друг от друга того, что дать не могли. Выходя замуж, она рассчитывала, что будет пожинать плоды потанинской славы. Но в действительности жизнь с великим человеком оказалась совсем не мед, а, наоборот, тяжкий крест и была связана со многими жертвами, в первую очередь материальными. Потанин же в своей новой супруге хотел обрести вторую Александру Викторовну [82] , единомышленницу, помощницу, компаньона в путешествиях. Но тоже ошибся. Сибирская поэтесса оказалась просто женщиной, к тому же нервного склада характера.
Потребности самого Григория Николаевича были минимальны. Такого аскета в своей жизни я более не встречал. Но его жадность к знаниям и работе поражала меня. Совсем недавно он закончил книгу «Ерке: культ сына неба в Северной Азии. Материалы к тюрко-монгольской мифологии» и тут же принялся за продолжение «Воспоминаний». Его нынешняя работоспособность была абсолютно лишена каких-либо меркантильных мотивов. Великий старец боялся только одного: что не успеет передать потомкам все свои жизненные открытия. Он чувствовал, что пришла пора подвести итоги, обобщить прожитое. Но ему так много нужно было всего переосмыслить, что в сутках не хватало времени.
В конторе у Муромского я обычно освобождался в пятом-шестом часу вечера и сразу спешил к Потанину. За день он успевал надумать столько, что стенографировать я заканчивал ближе к полуночи и домой возвращался совсем обессиленный.
Голова моя пухла от переизбытка информации. Ведь в ней приходилось держать и судебные тяжбы, и потанинские умозаключения, подчас весьма парадоксальные.
– В Северном Китае христианство существовало еще в V веке до нашей эры. Туземным именем Ерке монголы называли Иисуса Христа. В бурятских сказаниях его именуют Эрликом. Он сын небесного божества, с которым вместе творил мир, а потом поссорился с отцом и был за то изгнан под землю. Теперь он владыка подземного царства. Небо преследует зверьков, живущих в норах (сурков, хорьков, крыс, кротов), и совсем не за то, что они погубили бога-сына, а за то, что служат ему…
Над этой фразой Григория Николаевича я ломал голову полночи и уже сформулировал почти академическое возражение, что для науки имеет значение не то, что могло бы быть, а то, что было на самом деле. Но вдруг передумал и закричал:
– Но ведь это Сатана! Люцифер! Князь тьмы! А никакой не Иисус Христос!
Но это было уже во сне. И дальше мне снились разные гадости. У подножия огромной горы совершает свой ритуальный танец шаман с черемуховой веткой, к которой привязаны шкурки грызунов. Его развевающийся плащ украшает шкура белки-летяги. Неожиданно животные оживают и набрасываются на человека. Выцарапывают ему глаза, перегрызают горло. Напившись теплой дымящейся крови, зверьки разбегаются в разные стороны. Я приглядываюсь к распластанному на земле телу и вижу, что никакой это не шаман, а Иисус Христос. Тут же из земли вырастает крест, и несчастный взлетает к небу, его руки и ноги приколочены огромными гвоздями к перекладине и столбу. Я падаю перед ним на колени и начинаю судорожно шептать «Отче наш…», ибо, к своему стыду, никаких других молитв не знаю. И только с моих губ срывается последнее «Аминь», как сверху раздается дикий хохот. Я поднимаю глаза и немею от ужаса. Вместо распятого Христа на меня взирает ликующий Сатана на огромном черном коне, изрыгающем пламя. Всадник пришпоривает скакуна, и тот уносит его под землю, а эхо гулко разносит по горам:
– Ха-ха-ха!!!
– Дорогой, ты не забыл, что мы сегодня приглашены на обед к Андреевым? – спросила меня Полина за завтраком.
– Угу, – промычал я с набитым яичницей ртом.
– Что «угу»? Да оставишь ты наконец свою газету? Мы целыми днями друг друга не видим. Домой ты приходишь поздно…
Я отложил «Сибирскую жизнь» и с удивлением посмотрел на жену, ведь прежде склонности устраивать семейные сцены я за ней не замечал. Видимо, беременность так повлияла на ее психику. И все равно не удержался и возразил:
– А по воскресеньям ты дома не бываешь.
– Ну знаешь ли! – вспыхнула Полина. – В госпитале я выполняю свой гражданский долг. В отличие от некоторых!
Перепалка принимала нешуточный оборот. Жена покраснела как рак и надула губы, совершенно не обращая внимания на кипящий чайник.
– Ну хорошо, хорошо, – успокоил я ее. – Я только на минутку заскочу к Григорию Николаевичу и попрошу у него отгул. А хочешь, и его привезу к Андреевым? Александр Васильевич наверняка будет рад видеть своего старого друга. Да и старик хоть в кои веки поест по-человечески. Он уже давно перебивается всухомятку.