Не знала, что Кислицин такой ревнивый. Прямо Отелло!
Трудная эта штука любовь. Приходится расплачиваться за нее.
Но ведь я сказала Захару правду! Все-все резко поменялось! Теперь для меня Лёва такой же недостижимый, каким еще недавно был Захар. С ума сойти! Мир и вправду перевернулся. И как быстро, и как незаметно. Все тот же учебный год. Все та же зима.
В зале зажегся неяркий свет.
– Это кто тут сидит? – Я очнулась от женского голоса. – Кино давно кончилося, а она – сидит!
Уборщица с веником идет по рядам. Сметает остатки попкорна, полоски билетов.
– Выметайся, выметайся давай!
«Выметайся». Как будто я мусор.
Я вымелась и медленно побрела в сторону дома.
А на улице была такая красотища. Просто кошмар. Снег, снег, снег… так много снега, как будто снегопады всего мира перекинулись на наш город. И нас сейчас завалит. Завалит меня, Лёву, Захара. Всех завалит. Не останется ничего. Только красивое белое безмолвие.
Все страсти исчезнут. Все будет белое-белое.
Белый чистый ноль. Снежные Помпеи, понимаете, да?
Около моего дома стоял Захар. Я увидела его и отшатнулась. Да что такое? Может, Кислицын мне уже мерещится в снегопаде?
– Ты чего тут, Захар? – спросила с опаской.
– Заходи, пожалуйста, – ответил Захар неожиданно вежливо. – Я не тебя жду.
– А кого?
– Ты чё, тупая? Кто с тобой на лестничной площадке живет?
– Иди домой, Захар.
– Сама иди.
– Захар… Что ты, в самом деле? Ведь я же с ним не встречаюсь! С Капитоновым-то!
– Кто тебя знает. Я у него спрошу. И если встречаешься… – голос Захара стал угрожающим.
– Захар. Ты же видел, он с другой девушкой.
– Может, он с ней просто учится в одном классе… э-э… группе… детскосадной… Или что там у них?
– Нет, не учится. Он с ней. Он просто с ней.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, Захар. – Я грустно усмехнулась.
Удивительно красивые у него ресницы.
– Ну ладно. Ну, смотри, если врешь.
– Споки ноки, Кислицин.
– И тебе. Вот вы, девки, дуры. – Захар отклеился от стены подъезда и побрел. Длинный, широкоплечий. Как он вытянулся за последний год. Совсем стал взрослый.
Сначала он шел медленно, словно нехотя, словно размышляя, не вернуться ли обратно. А потом убыстрил шаг и почти побежал.
Собственник! Ни за что бы раньше не подумала.
Я еще постояла у подъезда посреди тишайшего снегопада, который гулял по городу в пуховых угах, с грустью размышляя о том, что еще недавно мечтала о том времени, когда мы с Захаром, именно с ним, рядышком пройдем по улице… Вечером, не спеша. Держась за руки. Сегодня мы могли пройтись именно так! Обнявшись! Время от времени останавливаясь и целуясь. И вот прошлись. Но совсем не так, как мечталось! Почему?
В этот вечер мне даже видеть его рядом с собой не хотелось! Полнейшее спокойствие по отношению к Захару Кислицину. Спокойствие и снег в душе.
А Лёва со Светланой Евгеньевной… Может быть, как раз в это время идут рука об руку по такой красоте… Может, целуются… От этой мысли меня пробил озноб, и я нырнула в теплый подъезд.
Поднялась на лифте на свой этаж. Посмотрела на дверь Лёвкиной квартиры. Позвонить? Вдруг он уже дома и они совсем даже не целовались и совсем даже не шли вместе, а просто вышли из здания колледжа. Случайно встретились там в раздевалке.
Узнаю, что он дома, и сразу успокоюсь. «Позвони! Узнай!» – толкало меня любопытство. Да, но что я ему скажу, если он выйдет? Что? Ведь он смотрит на меня как на пустое место. «Не звони. Не узнавай», – не позволяла гордость. Гордость грозит мне кулаком. Я ей повинуюсь. Я стала старше. Я не хочу перед Лёвкой унижаться так, как унижалась перед Захарычем.
Перед сном пришла эсэмэска.
Убью твоего Капитонова!
Захар. Ну а кто же?
Мир такой жестокий. Просто жесть.
На следующий день я еле дождалась десяти утра, когда открылась школьная библиотека. Надежда Борисовна выдала мне тоненькую книжечку. На обложке – маленький мальчик вроде Жорика из первого класса. Он стоял на крошечной круглой планете в развевающемся шарфе.
Я начала читать сказку на физике под партой. Но Виталий Сергеевич заметил и сказал:
– Вета, убери, пожалуйста, книгу.
Он это негромко сказал, когда проходил по рядам. Так сказал, что только я одна услышала. Не могу не послушаться Виталия Сергеевича. Он хороший. Всегда с нами вежлив. И голос у него тихий. Объясняет урок, сложив лапки на животе. На его уроках шумновато, но мы его любим.
Спрятала книгу. Но на перемене встала к подоконнику спиной ко всему миру и углубилась в страницы.
И на меня обрушилась грусть.
Прозвенел звонок на урок, но меня уже ничто не могло оторвать от этой печальной истории. Я вспомнила, что сейчас у нас биология, и от сознания, что вместо звенящего голоска Маленького Принца я услышу шипящий голос Зои Васильевны, я содрогнулась. Быстрее, быстрее, вниз по лестнице, еще пролет, еще, ура, Шпионина не встретилась, и я благополучно достигла тихого уголка.
Здесь никто не бывал. Незачем. Около спортивного зала есть такой маленький закуток – проход в корпус начальных классов. Зимой его почему-то закрыли, и получилось, что он стал никому не нужен. Я опустилась на пол, прислонилась спиной к теплой батарее и очутилась в пустыне. С Летчиком. С Маленьким Принцем. С барашком. С капризной Розой. С Лисом. На планетке Маленького Принца, где огромные баобабы. В Африке – на Земле.
А потом я плакала. Потому что это была самая грустная книга в мире. Уроки уже кончились. Все разошлись. Надо было топать в класс за рюкзаком. Там была только дежурная Аля Королькова.
– Ой, Ветка! – воскликнула она, увидев меня. – Ты что-то забыла?
– Рюкзак, – коротко бросила я.
– Рюкзак? – удивилась она. – Ты что, не была на последнем уроке?
– Нет.
Заметив мой красный нос и глаза на болоте, Аля испуганно спросила:
– Что случилось, Ветка?
– Да ничего. Пока, Королькова!
Я направилась к выходу.
– Ве-ет! – позвала Аля. – Ты книжку забыла!
Книжку я положила на стол, когда доставала рюкзак с другой стороны парты. И забыла ее взять.
– Спасибо, – сказала я, вернувшись за ней.
– Интересная книга? – спросила общительная Аля. У нее брекеты на зубах, но она нисколько от этого не страдает. Не стесняется вовсе.