Горация рассмеялась.
– Ну, если я не в‑возражаю, то почему вы не д‑должны этого делать?
– Это разные вещи, – ответил Летбридж. – Понимаете, вы – с вашего позволения – еще очень молоды.
– В‑вы хотите сказать, что я еще очень молода, чтобы быть вашим другом?
– Нет, я имею в виду совсем не это. Вы слишком молоды для того, чтобы позволить себе совершать… неблагоразумные поступки.
Она пытливо взглянула на него.
– Это будет неблагоразумно, если я п‑попытаюсь узнать вас п‑поближе?
– В глазах света – естественно.
– Мнение с‑света меня совершенно не волнует, – откровенно заявила Горация.
Он взял ее руку и поцеловал пальчики.
– Вы очаровательны, – сказал он. – Но если мы с вами станем друзьями, то свет заговорит об этом, а он не должен говорить о миледи Рул.
– Почему люди говорят и думают о вас такие гадкие вещи? – с негодованием вопросила Горация.
Он тихонько вздохнул:
– К несчастью, мадам, я создал себе шокирующую репутацию, а когда такое случается, от нее уже не избавиться. Я, например, совершенно уверен в том, что ваш достойный брат посоветовал вам держаться подальше от Летбриджа. Я прав?
Она покраснела.
– О, н‑никто не обращает ни м‑малейщего внимания на П‑Пела! – заверила она его. – А если вы п‑позволите мне быть вашим другом, я б‑буду им, кто бы что ни говорил!
И вновь он, похоже, заколебался. Теплая ручка в очередной раз сжала его ладонь.
– П‑пожалуйста, п‑позвольте мне! – взмолилась Горация.
Он сжал ее пальчики.
– Почему? – спросил он. – Только из‑за того, что вы хотите сыграть со мной? Вы поэтому предлагаете мне свою дружбу?
– Н‑нет, хотя п‑поначалу мне этого очень х‑хотелось, – призналась Горация. – Но теперь, п‑после ваших слов, у меня п‑появились другие чувства, и я не стану одной из тех ужасных особ, которые во всем видят только плохое.
– Ага! – сказал он. – Но, боюсь, у графа Рула на этот счет иное мнение, дорогая моя. Должен вам сказать, что он не принадлежит к числу моих доброжелателей. А жена, знаете ли, должна повиноваться своему мужу.
У нее вертелась на языке отповедь, что мнение Рула ее не волнует, но в последний момент она сообразила, что это будет уже верхом неприличия, поэтому ограничилась тем, что сказала:
– Уверяю вас, сэр, что Рул н‑не указывает мне, с кем дружить, а с к‑кем нет.
К этому времени они подъехали к гостинице «Геркулесовы столбы» у Гайд-парка, откуда до Гросвенор-сквер оставалось совсем недалеко. Дождь разошелся не на шутку и барабанил в стекла кареты, так что дневной свет померк окончательно. Горация с трудом различала в полумраке лицо его светлости, но вновь сжала его руку и спросила:
– Значит, мы с вами договорились, не так ли?
– Вполне, – ответил его светлость.
Она отняла свою руку.
– Я буду н‑настоящим другом и высажу вас у в‑вашего дома, сэр, потому что дождь слишком сильный для того, чтобы ехать верхом. П‑пожалуйста, назовите моему кучеру свой адрес.
Десять минут спустя карета въехала на улицу Хаф-Мун-стрит. Горация подозвала своего грума и приказала ему отвести кобылу его светлости в конюшню.
– А в‑ведь я так и не п‑поблагодарила вас за спасение, милорд! – сказала она. – Я чрезвычайно вам обязана.
Летбридж ответил:
– И я тоже признателен вам, мадам, за то, что вы предоставили мне такую возможность. – Он склонился над ее рукой. – До завтрашнего утра, – сказал он и ступил на залитый потоками воды тротуар.
Карета покатила вперед. Летбридж еще мгновение постоял под дождем, глядя, как она свернула на улицу Карсон-стрит, потом пожал плечами, развернулся и взбежал по ступенькам собственного дома.
Привратник распахнул перед ним дверь и почтительно заметил:
– Прескверная погода, милорд.
– Чрезвычайно, – коротко ответил Летбридж.
– Должен сообщить вашей светлости, что к вам приходил один… один человек. Он прибыл незадолго до вашей светлости, и я оставил его внизу, чтобы присматривать за ним.
– Пришлите его наверх, – распорядился Летбридж и вошел в комнату, которая выходила окнами на улицу.
Через несколько мгновений появился посетитель, которого ввел в комнату враждебно настроенный к нему привратник. Им оказался коренастый мужчина, одетый в грубошерстную накидку и шляпу с широкими опущенными полями, которую он сжимал в руке. При виде Летбриджа он ухмыльнулся и приложил палец ко лбу.
– Надеюсь, все в ажуре, ваша честь, и леди не пострадала.
Летбридж не ответил. Достав из кармана ключ, он отпер один из ящиков письменного стола, вынул оттуда кошель и швырнул его гостю со словами:
– Берите и проваливайте. И не забывайте, друг мой, держать язык за зубами.
– Хороший совет, и пусть не опрокинуть мне больше ни одного стаканчика, если я расколюсь! – с негодованием ответил джентльмен в грубой накидке.
Он высыпал содержимое кошеля на стол и принялся пересчитывать монеты.
Летбридж презрительно скривился.
– Не трудитесь. Я плачу то, что обещал.
Мужчина понимающе ухмыльнулся.
– Да, вы малый не промах, это точно. А я, когда имею дело с такими хитрецами, предпочитаю не рисковать. – Пересчитав все монеты, он сгреб их в огромную ладонь и ссыпал в карман, добродушно добавив: – Все верно, и досталось легко. А теперь я исчезаю. Не надо меня провожать, я знаю дорогу.
Летбридж вышел вслед за ним в узкий коридор.
– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но я доставлю себе удовольствие и выпровожу вас вон.
– Господь с вами, за кого вы меня принимаете? – возмутился посетитель. – Ваша милость, обчистить нанимателя в его берлоге – последнее дело! – С этими словами он сошел со ступенек в темноту и, сгорбившись, зашагал в сторону Пиккадилли.
Лорд Летбридж закрыл за ним дверь и еще некоторое время, нахмурившись, постоял на пороге. Из задумчивости его вывел камердинер, который поднялся по лестнице из людской, чтобы прислуживать ему, и озабоченно заметил, что дождь промочил сюртук его светлости.
Нахмуренное чело барона разгладилось.
– Очевидно, что так, – сказал Летбридж. – Но, я полагаю, игра стоила свеч.
Было уже начало шестого, когда Горация прибыла на Гросвенор-плейс и, услышав от привратника, который час, отчаянно взвизгнула и бросилась вверх по лестнице. В коридоре второго этажа она едва не налетела на Рула, уже одетого для выхода в оперу.