Я тщательно объяснил ей все необходимое. Она была уверена, что со всем справится. Мы устроили двадцатичетырехчасовой процесс передачи обязанностей, чтобы Джин и Мамбл поближе познакомились. Фотография Джин с совой на ноге напоминает мне о том, что Мамбл согласилась терпеть ее присутствие без особой суровости. Но на снимке обе смотрят друг на друга весьма подозрительно. Помню, очень тревожился о том, что произойдет, когда они останутся наедине на несколько дней, а я окажусь вдали и не смогу даже позвонить (все происходило до появления мобильных телефонов и электронной почты).
Я показал Джин, где хранятся продукты для людей и сов, научил ее разделывать крохотный трупик из морозилки: оттаивать его в миске с горячей водой, а потом посыпать специальной биодобавкой. Эта добавка SA37 содержала различные минералы, витамины и микроэлементы, ее рекомендовали для всех домашних любимцев в периоды стресса, которые могли пагубно сказаться на здоровье. Я не считал, что Мамбл переживает стресс, но в справочнике выяснил: она скоро начнет линять, и хотел, чтобы этот период она пережила с минимальным для себя ущербом. Я продемонстрировал Джин, как сажать Мамбл в корзину-переноску, как действует дверь клетки на балконе, оставил ей защитную каску, одежду, перчатки и очки.
Первый опыт взаимодействия с балконной клеткой дался Джин нелегко.
В Нормандии было прекрасно. Я навсегда запомню первый вечер в баре в Сент-Мер-Эглиз. Хозяин бара поднял из постели свою бабушку, чтобы та помогла приготовить чипсы для пятидесяти мужчин. Один из нас, неожиданно поддавшись усталости и эмоциям, протолкался через толпу, вышел на улицу и улегся на свежем воздухе, использовав тротуар в качестве матраса. Никогда не забуду солнечное утро на пляже Юта, когда мы рыскали в поисках сувениров. К своему удивлению, я обнаружил там не только гильзы, но и воротник от полевой куртки американского десантника – он был зажат между двумя небольшими камешками прямо возле берега.
А потом пошел дождь. Он шел, и шел, и шел… Единственным утешением стал замечательный кальвадос и очаровательные подружки двух дружелюбных голландцев, которые следовали за нами на старом «додже» медицинской службы. Подружки выглядели куда лучше моих спутников мужского пола. Белый автомобиль разведки M3A1, который мы окрестили «загоном для свиней» за солидную вместительность – туда помещались шестеро крупных англичан вместе со всем вооружением, – несколько раз ломался, что доставляло Дику истинное удовольствие (он всегда ценил возможность покопаться в какой-нибудь машине). Когда это случалось, мне – как и моей сове – всегда хотелось забраться повыше, где можно было покурить, любуясь ногами брата, торчащими из-под самых разных частей заглохшей четырехтонной махины из стали оливкового цвета.
До сих пор не знаю, как ему удалось довезти нас до парома и отправить домой. В последнее утро снова выглянуло солнце, но все мы, кроме Дика, мучились от ужасного похмелья. Вид Булонских доков вселил в нас энтузиазм. Помню, как сидел на тротуаре с одним из моих спутников и грыз чипсы, купленные на последние франки. Мы ждали, когда Дик явит нам очередное чудо – и он не обманул ожиданий. Последний триумф заключался в том, что он договорился о прокате машины в обмен на обещание тайно перевезти через Ла-Манш огнемет военных времен, который кто-то приобрел в качестве сувенира.
Нам повезло. Когда мы высадились в Дувре, таможенники настолько впечатлились видом дурно пахнущих мужиков, вповалку спящих на полу грязной военной машины среди столь же грязных одеял и остатков пищи, что нас пропустили без досмотора. А ведь остальным пассажирам пришлось куда хуже – к ним такой снисходительности не проявили.
Когда я, наконец, добрался до дома, Джин оказалась цела. Она не рассказывала ни о каком кровопролитии, и Мамбл тоже чувствовала себя неплохо. («Смотри-ка, какой красоткой стала Мамбл. Добавка SA37 пошла ей на пользу!») Выяснилось, что главной проблемой стал мой холостой сосед. Встретив Джин в лифте, он стал настойчиво ухаживать за ней, и ей нелегко было отделаться от нежеланного поклонника. В квартиру она его не впускала и перекрикивалась с ним через закрытую дверь, пытаясь найти убедительное объяснение своему нежеланию эту дверь открывать.
* * *
Несмотря на поведение совы в сезон спаривания, я не был уверен в том, как Мамбл отреагирует на других сов с течением времени. Я решил, что простейший способ проверить это, не подвергая никого риску, это съездить в выходные на «Уотер-ферм» и познакомить ее с миролюбивым Уолом. В субботу утром я собрался и поставил открытую корзинку-переноску на стол в кухне. Мамбл тем утром вела себя довольно тихо. Она посмотрела на корзинку и мгновенно запрыгнула в нее без всяких уговоров. Я спустился в гараж, открыл машину, поставил корзинку в выстеленный пленкой багажник и открыл ее. Я заметил, что сова какая-то сонная, и глаза у нее затянуты пленкой. Впрочем, она быстро встряхнулась и уверенно устроилась у меня на плече. (Днем неясыти сидят, прислонясь к чему-нибудь. Мои плечо и голова выполняли роль толстой ветки и соседнего с ней ствола дерева.)
Так сова просидела около сорока пяти минут – мы ехали по оживленным в субботу торговым улицам южного Лондона, постоянно останавливаясь на светофорах и пробираясь между заполненными людьми тротуарами. Так мы протащились несколько километров, а потом выехали на трассу, которая повела нас прямо в Кент. И при этом я был уверен, что ни один человек не замечал, что я еду с совой на плече. Даже пассажиры машин, останавливающихся рядом со мной, которые должны были бы обратить на это внимание и хоть как-то заинтересоваться, оказались полностью безразличны. Мамбл пару раз ущипнула меня за ухо, потом спустилась на застеленный пластиком пол за моей спиной, но решила вернуться в корзинку, где и провела следующие два часа. За всю дорогу она не издала ни звука.
Все время, что сова провела в одном из свободных вольеров Дика, она была сонной и вялой, и даже ела неохотно. Ее раздражал яркий солнечный свет, играющий на траве и на поверхности пруда, раздражало соседство с курами и утками. Когда Эврил принесла на руке Уола и показала сов друг другу через проволочную сетку, Мамбл ссутулилась и укуталась крыльями, как делала дома, услышав крик чужой совы. Но она не стала нервничать и нападать на Уола. Может быть, она понимала, что находится на его территории?
Как бы то ни было, эксперимент не удался. Я решил повторить его в ближайшее Рождество, когда мы собирались провести на «Уотер-ферм» целых пять дней. Свободный вольер находился под открытым небом, а погода выдалась ужасная, и я был очень благодарен своему племяннику Грэму за то, что он помог мне натянуть пленку над крышей и закрыть одну стенку вольера, чтобы защитить Мамбл от дождя. Я давно понял, что плохая погода ее не беспокоит. Оказавшись на балконе в грозу, Мамбл относилась к этому совершенно спокойно. Она вылезала из своего убежища и усаживалась на самую крайнюю жердочку, чтобы насладиться брызгами дождя. А молнии вызывали у нее такой же восторг, с каким дети смотрят на фейерверк.
В соседнем вольере жила полудикая пара серых неясытей, так что Рождество обещало быть интересным. Мамбл была совершенно счастлива такому соседству. Она с интересом болтала с этими совами, не проявляя явной враждебности. Гораздо больше беспокоились неясыти, часто прячась от нее. Когда Мамбл слышала, что они двигаются и пытаются сбежать, она начинала пристально за ними следить. Своих цыплят она поедала с отменным аппетитом и даже купалась, несмотря на плохую погоду. Несколько вечеров три совы пели хором. Больше всех шума производила Мамбл. Поскольку совы находились всего в паре метров и обычно видели друг друга, вряд ли они пытались запугать друг друга. Скорее всего, они вместе отпугивали других сов.