* * *
Потягивание было случайной и неосмысленной попыткой побаловать себя. А вот процедура ухода за собой являлась важным процессом, которым Мамбл методично и сосредоточенно занималась целый час, а то и больше.
Все птицы регулярно ухаживают за собой. Им нужно очистить плотное оперение от пыли и паразитов и проследить за тем, чтобы поверхность крыльев была плотной и ровной. Бородки маховых перьев у птиц сцепляются вместе, и поверхность крыла становится сплошной и ровной. От энергичного использования крыльев бородки расходятся, и птицы восстанавливают «замок», пропуская перья через клюв.
Мамбл обычно начинала процесс ухода за собой с крыльев. Она поднимала их и разворачивала внутрь и вперед, потом выбирала поврежденные или находящиеся не в должном состоянии перья одно за другим и медленно пропускала их через клюв, издавая странный звук, напоминающий автоматную очередь со скоростью восьми ударов в секунду. За это время Мамбл восстанавливала должную кромку каждого пера. Иногда я видел, как она делала это, повернув голову назад и вниз, чтобы ей было удобнее дотянуться до определенного пера.
Мне безумно нравилось наблюдать за тем, как Мамбл ухаживает за собой – она была невероятно энергичной и чертовски занятой. В эти моменты ее голова не оставалась на месте больше нескольких секунд. Закрыв глаза или затянув их пленкой, она наклоняла и поднимала голову, поворачивала ее, качала ей из стороны в сторону, цепляя клювом перья и пощипывая их у основания. Казалось, что ее кожа ей велика. Она свисала с тела, будучи прикрепленной лишь в нескольких точках. В процессе ухода за собой было видно, что оперение совы составляет несколько самостоятельно перемещаемых плоскостей. Мамбл могла переместить задние шалевые перья налево или направо, перекинуть их на плечо, чтобы удобнее было дотягиваться до них клювом. Когда она занималась перьями на шее, ее голова казалась маленькой, с плоским затылком – совсем не такой, как обычно. Перья головы и шеи образовывали пышный воротник, который сова пощипывала, откинув голову назад и опустив клюв. Сначала она ухаживала за перьями под «подбородком», а потом медленно продвигалась к одному и другому плечу.
Неясыти могут поворачивать голову на двести семьдесят градусов. Применительно к человеку это означает, что, если вы смотрите вперед (на двенадцать часов), а потом поворачиваете голову направо на сто восемьдесят градусов и смотрите назад (на шесть часов), то после этого вы можете повернуть голову еще на девяносто градусов, то есть до левого плеча (на девять часов). Даже если бы в вашей шее было столько же позвонков, как и в шее совы, вы не смогли бы сделать этого, не потеряв сознания, потому что из-за сжатия крупных кровеносных сосудов мозг лишился бы кислорода. У сов есть особый механизм защиты щитовидной железы и позвоночных артерий, и с ними такого не происходит. (Конечно, на самом деле Мамбл хватало здравого смысла не поворачивать голову больше чем на сто восемьдесят градусов – если она хотела поухаживать за своим боком, то к чему проделывать слишком большой путь?)
Когда сова опускала голову вниз, то за шалевыми перьями ее шея полностью скрывалась. Сова дотягивалась клювом до нижних частей своего тела, превращаясь в настоящий клубок перьев – голова и тело сливались в один шар. Когда сова закрывала глаза и поворачивала голову, чтобы погрузить клюв в этот пуховой шар, ее лицо исчезало в абсолютно непредсказуемом направлении. Когда же она приоткрывала глаза, лицо вновь появлялось под самым неожиданным углом и в самом невероятном месте. Глядя на Мамбл в такие моменты, я никак не мог определить, какая часть этого шара является ее головой. Когда голова вдруг выныривала из-под крыла, для меня это становилось полной неожиданностью. Когда сова поворачивала голову на сто восемьдесят градусов и начинала ухаживать за основанием собственного хвоста, то спереди казалось, что Мамбл вообще лишилась головы. Когда она принималась за хвостовые перья, то разворачивала их под самыми разными углами во всех направлениях, поднимала и растопыривала их, как пальцы, чтобы добраться до нужных мест.
Понаблюдав за этим невероятным кабаре несколько раз, я начал задумываться над тем, почему сова столько времени трется лицом о некую точку прямо над хвостом. Понаблюдав за ней сзади, я сделал неожиданное для себя открытие. Когда густые, темные перья над хвостом разошлись, я заметил розовую пирамидку, выступающую над сероватой кожей между основаниями перьев. Сначала я подумал, что сова поранилась, но потом увидел, как Мамбл тянется прямо к этой пирамидке. Она с явным удовлетворением потерлась клювом о нее, а потом выпрямилась, и пирамидка снова скрылась в густых перьях. Я невольно смутился, словно присутствовал при некоей особо интимной части личного туалета совы. Но справочники подсказали мне, что эта розовая пирамидка – копчиковая железа. Потершись клювом об нее, сова получала маслянистую жидкость, которую затем втирала в перья. Тем самым она приводила перья в идеальное состояние и стимулировала выработку витамина D на солнечном свете. (Кстати, я с удивлением узнал, что хотя у сипух тоже есть такая железа, масла она не вырабатывает.)
Единственной частью тела Мамбл, до которого она не могла дотянуться клювом, была ее голова. С задачей ухода она справлялась очень просто – расчесывала голову когтями свободной лапы – так собака почесывает себя за ухом задней лапой, слегка повернувшись в эту сторону. Она энергично чесала себя бритвенно-острыми когтями, осторожно поворачивая голову из стороны в сторону. Крохотные частички кожи и перьев летели повсюду. Когда сова прекращала чесаться, все перья на голове стояли дыбом и возвращались в нормальное положение через несколько секунд. (Иногда желание почесаться совпадало с процессом отрыгивания гранул. Сова сидела на жердочке и энергично зевала. Потом она наклоняла голову в сторону, чтобы как следует почесаться, в процессе чесания снова зевала – и повисала в воздухе клубком перьев. Судя по всему, удовлетворение она испытывала настолько сильное, что балансирование на одной лапе не соответствовало столь сильным чувствам.)
Процедуру ухода за собой сова заканчивала тем, что распушала перья и энергично встряхивалась пять-шесть раз. Все перья на ее теле поднимались и разделялись. И после этого следовал завершающий штрих. Сова элегантно пожимала плечами, чтобы скрыть края ухоженных крыльев под шалью и пушистой кромкой перьев на груди, переступала с лапы на лапу и успокаивалась.
* * *
Основным занятием Мамбл было наблюдение. Все остальное – лишь временное отвлечение. Работа, интересы, страсть совы заключались в том, чтобы смотреть на что-нибудь. И это неудивительно, учитывая образ жизни сов в дикой природе. С выбранной точки обзора Мамбл пристально наблюдала за своим окружением. Обнаружив какой-то звук или движение, она оценивала его с точки зрения важнейшего для любого плотоядного фактора: можно ли прыгнуть на него или оно само прыгнет на меня?
Если источник звука был мелким и подвижным (а в квартире, расположенной на седьмом этаже, такими источниками чаще всего были насекомые), то продвинуться он мог всего на пару сантиметров. Мамбл пикировала на него, как «Мессершмитт». Но если источник не двигался, вел себя загадочно, то сова не спешила набрасываться на него, продолжая рассматривать. Мамбл никак не могла научиться здравому сочетанию агрессивности и осторожности перед лицом неизвестности – ведь всю свою короткую жизнь она провела в неволе. Судя по всему, такое поведение было частью генетического наследия. Десятки миллионов лет назад на земле обитала протосова Protostrix, и она отлично знала, что у сухих сучков вполне могут оказаться зубы. Впрочем, Мамбл быстро поняла, что в этой квартире она находится на вершине пищевой цепочки. Проблема заключалась в том, что по размерам моя сова превосходила любую потенциальную добычу, и ухватить эту добычу было сложно. Во второе лето своей жизни Мамбл заметила, что на потолке гостиной иногда сидят мухи. Она попыталась их атаковать, но безуспешно. Сова садилась на все излюбленные места, смотрела на мух, внимательно следила за их полетом и ждала, когда они окажутся в таком месте, где она сможет до них дотянуться. Когда мухи усаживались, Мамбл наклонялась, прыгала в воздух и начинала изо всех сил бить крыльями. В последний момент она совершала весьма впечатляющий воздушный маневр – переворачивалась так, что ее живот располагался параллельно потолку, и пыталась схватить мух лапой. Естественно, она промахивалась. Мухи проскальзывали между пальцами, а она оставалась в перевернутом положении, изо всех сил стараясь вернуть себе контроль, прежде чем свалится на ковер. Мамбл повторяла эти бессмысленные усилия несколько раз, потом ей надоедало, и она обиженно усаживалась на жердочку или дверь.