Как-то по весне перевели его караулить на женскую половину тюрьмы. Положенные часовые прогулки мужской и женской половин ничем не отличались друг от друга с той только разницей, что проходили они, естественно, раздельно. Примерно в это же время на женской половине появилась новая заключённая, которую перевели из какой-то южноуральской тюрьмы досиживать срок после подтверждения ей кассации. Звали её Юлией, и досиживать оставалось ей два года из восьми полученных и четырёх скассированных. Статья была достаточно серьёзная (убийство на почве ревности к жениху по причине измены его с её сестрой), но, учитывая осознание родителями убитого сына, – небывалый случай, правда, спустя почему-то два года, – правоты его невесты и подачу ими аппеляции, Аппеляционный суд счёл возможным «скостить» половину срока. Возможно, сыграла роль объективная оценка случившегося, хоть и с большим запозданием, что свойственно нашим судам, возможно, наступившая в хрущёвскую оттепель относительная либерализация общественной жизни и, соответственно, карательной практики. Вообще, грубо насильственные действия бытового характера, такие как тяжкие телесные повреждения, убийства на почве мести или ревности – являются, согласно психологическим нормам, типично женскими в уголовной системе. Прерогатива же мужчин – нажива и обогащение. И в то же время женщины, как утверждают психологи, более жестоки, чем мужчины, и кое в чём даже беспредельны. Если бы в армию брали только женщин, трибунал по дедовщине вынужден был бы заседать круглосуточно. Когда-то один мудрый судья сказал: в любом преступлении ищите женщину. Быть может, этот мудрый судья преувеличивал вину женщины, но как знать, не являлось ли столь строгое обвинение результатом мести всего слабого пола за те тысячелетия бесправия и обвинения в нечистоплотности и неполноценности, которые генетически отложились в его коллективном сознании?
Но, так или иначе, а Юлия, появившись на прогулке в серой, однородной массе товарок, обратила на себя уже, можно сказать, опытный взгляд Фёдора своей непохожестью на других, как внешним обликом, так и поведением. На большую, чем у мужчин, жестокость у неё не было даже намёка, а на беспредельность этой жестокости – и тем более. Фёдор не был, конечно, проницательным Лафатером, но дать приблизительную характеристику человеку, увиденному им издалека, немного научился. Он начал мысленно считывать биографию Юлии с её лица, походки, жестов и движений и при каждом очередном её лицезрении пополнять эту биографию новыми страницами. И по мере того, как всё более ясным становился для него жизненный путь её, что-то непонятное начинало твориться с ним самим. Фёдору захотелось увидеть её вблизи, услышать её голос, рассказывающий о самой себе, ощутить тот первозданный, не облагороженный духами и шампунями, если б даже было их изобилие в тюремной изоляции, её запах. В успевших уже несколько закоснеть чувствах от не совсем благородного занятия, становящегося его профессией, вдруг прорезался тот росток прекрасного и удивительного, семенами которого наделяет Всевышний всех, без исключения, людей. Однажды ему удалось перехватить её взгляд. Он дал ей понять, что это не случайно. Она отозвалась. Так повторялось две недели во время всех его дежурств, после чего Фёдор пришёл к начальнику тюрьмы и сказал ему, что просит свидания с заключённой Юлией Варфоломей. Подполковник Васюта сначала не понял, но когда Фёдор повторил просьбу, мотивируя её своими чувствами, очень долго смотрел на того своими на удивление умными глазами и затем медленно изрёк:
– В таком месте, как лагерь или тюрьма, надо уметь отделять любовь от плевел. Вы уверены, что заключённая Варфоломей не в корыстных целях отвечает на ваши знаки внимания?
– Проверьте.
– Делать мне больше нечего. Однако, для Вашего же блага проверю.
Он открыл ящик своего стола, что-то долго искал в нём, затем вытащил исписанный лист бумаги, протянул его Фёдору и, переходя на «ты», сказал:
– Вот, почитай. Тоже один влюблённый, правда, зэк сочинил для одной нашей сотрудницы. Изъяли неделю тому назад, приняв за «маляву».
Фёдор стал читать:
Вдруг ты пришла, как праздник сквозь ненастье
Развеяв мрачный, грустный день
И красотой внесла мне в душу счастье
Твоя улыбка всюду, словно тень
Ты предложила здесь ещё остаться
И я б остался, милая, поверь
Но сердце заставляет вновь пытаться
Найти ту самую на волю чудо-дверь.
Когда-нибудь та дверца распахнётся
Я окажусь с той стороны двери
Быть может снова встретиться придётся
Ведь планы у судьбы всегда свои.
И если вдруг пути пересекутся
На воле повстречаемся мы вновь
Тебе лишь стоит раз мне улыбнуться
И сердце моё вспомнит про любовь.
– Ну и что? По-моему, неплохие стихи.
– Неплохие, да? А знаешь ли ты, что из-за этих неплохих стихов та, которой они были адресованы, вылетела не только со службы, но и из нашей системы вообще, потому что по глупости ответила ему и даже кое в чём помогла? Так что подумай.
На следующий день в его кабинет, в котором присутствовала тюремный врач-психолог, была приведена Юлия. Вопросы были самые банальные, от условий содержания до устройства своей жизни на свободе после освобождения. И тут она вдруг заявила:
– Всё будет зависеть от Вашей воли.
– Как это понимать?
– Я должна увидеться с охранником с вышки, – не знаю, как его зовут – и от этого будет зависеть моё будущее.
– А если я не дам на это разрешения?
– Тогда моё устройство на свободе будет очень плохим.
Начальнику пришлось задуматься – он впервые сталкивался с таким честным, откровенно чистым и наивным случаем. В его практике было немало иных случаев, когда имитация любви имела целью только одно – поскорее выйти на свободу, и даже беременность от неназываемых, естественно, охранников преследовала эту же цель. В женских тюрьмах вообще бытовало мнение, что мужчина это одноразовый предмет пользования, а дальше надо его «грузить». Но для этого необходимо такого подсмотреть, понравиться, да и чтобы ему ещё тоже захотелось. Задача не из простых. Поэтому томящиеся в заключениях бабоньки чего только не делают, чтобы обратить на себя внимание охранников или любых других служащих мужского пола. И если все шансы исчерпаны, поддаются на приставания заядлых коблов, без которых ни одна тюрьма не обходится. "Я красивая мужчина, вот усы, а вот вагина" – воркуют те полушутя, но на самом деле всерьёз, и обнажают толстую ляжку, на которой вытатуирована роза с шипами, окутанная колючей проволокой, – эмблема лагерной коблы. Некоторые демонстрируют наколку в виде большого паука с чёрным крестом на спине, который ползёт к бабочке, запутавшейся в его паутине. Да и одежда подстать: спортивные брюки, мужская рубашка и самая короткая, как у мужчин, стрижка. Юлии, похоже, удалось избежать лесбийских утех: её не избили, не изнасиловали и вероятно потому, что не хотели её портить. С таким внутренним миром, как у неё, ей не место в тюрьме и нет для такой, как она, роли в тюремной жизни. А её участие в имитации семейного очага, – так в заключении все женщины живут парами и в каждой паре кто-то верхний, кто-то нижний, кто-то после рабочей смены готовит еду, а кто-то ждёт её, закинув ногу на ногу и читая в это время газету. Так уж устроены женские тюрьмы, а, вернее, психология самой женщины, природу которой не изменить, разве что методом длительной изоляции. Вообще же изоляция, а если быть точным, публичная изоляция, которую предлагает лагерь или тюрьма, являются для женщины сплошным адом, невзирая на то, в какое окружение она попадает. А ещё тюрьму в просторечии называют людоедкой, поэтому максимальный срок заключения, который может вынести женщина без психических срывов и агрессии это, максимум, полтора года – доказано психологами.