Утром Борис заехал на дачу. Мать в элегантном сером льняном костюме уже ждала его на дороге.
– Что, проводила любимого мужа? – ревнивые колючки в голосе сына резали ухо.
Светлана Ивановна умиротворяюще улыбнулась.
– Он дома, завтракает. У него начало работы в девять.
– Знаю, знаю, как у всех наших чиновников. Не то, что у нас, трудяг. Пашем и днем и ночью.
Светлане Ивановне ужасно захотелось сказать, что и заработки у них разные, но она прикусила губу, не желая провоцировать сына на дальнейшее недовольство.
Борис погнал Мерседес по дороге, включив радио и сердито комментируя услышанное. Светлана Ивановна посматривала на него с недоумением. Что с ним такое? Обычно он спокоен и сдержан. Неприятности на работе? Но какие? Не удержалась и спросила.
– Не обращай внимания, мама. Неприятности стандартные. Подводят поставщики, не дошел платеж, стройматериалы никуда не годятся и прочее в том же духе. Рутина, одним словом.
Он засвистел, и Светлана Ивановна с сочувствием на него посмотрела. Отец считал, что свистеть можно, только находясь в полном одиночестве. Если уж сын забыл наставления деда, то настроение у него и впрямь аховое.
Остановились возле ворот. Оглядевшись, Светлана Ивановна с горечью признала:
– В каких вообще условиях работают наши врачи! Здание облупленное, грязное, просто безобразие!
Борис пожал печами.
– Сейчас везде такое запустение. Не в одной только медицине. Впрочем, насколько я помню, так было всегда. Остаточный принцип, не помнишь? И при социализме на первом месте были пушки, танки, самолеты, а потом уже все остальное. Хотя дядька мог бы и не кидать деньги в одну корзину, а распределять их более-менее равномерно.
Светлана Ивановна тут же кинулась на защиту брата.
– Боря, мы же не знаем, почему он поступает так, а не иначе! Как мы можем судить о том, чего не знаем? Может быть, это единственно верный выход?
Борис посмотрел на мать, как на малохольную, и, вытянув губы зловещей трубочкой, принялся старательно высвистывать траурный марш.
Светлана Ивановна вышла из Мерседеса, поправила и без того аккуратную прическу. Оглядевшись, вошла в здание. Борис двинулся следом.
В вестибюле сидела немолодая женщина в форменном зеленом костюме. Светлана Ивановна заискивающе попросила:
– Нам бы Асю из бригады Васильевой.
– Они все в комнате отдыха. Пересменка. Совещаются. – И женщина взмахом руки указала направление.
Светлана Ивановна с Борисом прошли дальше. Коридоры были под стать самому зданию – обшарпанные зеленые стены и полы, покрытые стершейся плиткой неопределенного цвета.
Они вошли в довольно просторную комнату со старыми диванами и креслами возле стены. На них сидело несколько женщин в зеленых костюмах с надписью «скорая помощь» и одинаковых зеленых шапочках на головах. Все они были похожи, как близнецы. Возле стола с чайником стояло двое мужчин в таких же костюмах.
При виде вошедших все настороженно повернулись к ним.
Борис самоуверенно выступил вперед.
– Доброе утро! Я Борис Кетов, а это моя мать, Светлана Ивановна. Нам сказали, что здесь работает Ася, которая, можно сказать, спасла мою племянницу от смерти. Мы приехали, чтоб лично ее поблагодарить.
Один из мужчин обратился к сидевшей в кресле медсестре.
– Ася, ты у нас, оказывается, героиня?
Одна из женщин поднялась и сердито уставилась на вошедших.
– А я их меня благодарить не просила! Я девочку спасала, а от них мне ничего не нужно!
Светлана Ивановна потрясенно ахнула. Теперь она узнала девушку. Это оказалась та самая медсестра из больницы, на чьем увольнении настоял сын. Недаром она показалась ей знакомой.
Девушка стянула с головы шапочку, по плечам рассыпались бронзовые волосы. Она повернулась к одному из мужчин и скорее потребовала, чем спросила:
– Можно я пойду, Пал Палыч?
Светлана Ивановна просительно протянула к ней руки и робко проблеяла:
– Извините меня, думаю, мы были не правы.
Высокий молодой мужчина саркастично осведомился:
– Когда не правы? Когда хирургическую медсестру, принимающую пострадавших в аварии, обвинили в халатности, потому что она не сразу смогла прийти на ваш вызов? Или тогда, когда она вашу племянницу спасала?
Борис вышел вперед, защищая растерявшуюся мать.
– Боюсь, это я виноват в том недоразумении, а не мать.
Мужчина снова ехидно переспросил:
– Это вы так называете? Недоразумение? То, что из-за этого хороший человек потерял работу, а больница прекрасного специалиста, для вас мелочи жизни?
Борис почувствовал себя на редкость неуютно. Он не привык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. Мужчина был его ровесником, и Борис считал, что выше его в социальном плане во много раз. Сердито спросил:
– Извините, а вы кто?
– А я как раз тот самый хирург, что оперировал вашу племянницу, а по совместительству дочку губернатора. Петров моя фамилия. Меня тоже в непрофессионализме будете обвинять, как Василису? Увольнением грозить?
Светлана Ивановна постаралась потушить разгорающийся конфликт.
– Что вы, что вы! Мы вам очень благодарны! Вы прекрасный хирург!
Получив от Пал Палыча разрешающий кивок, Ася молча вышла, не глядя на посетителей. Борис рванул было за ней, но она быстро скрылась в переходе между этажами. Добежав до двери, Борис увидел надпись «посторонним вход воспрещен». Дернул на себя ручку, она не поддалась. Чертыхнувшись, спустился вниз.
Мать уже стояла на крыльце и потеряно разглядывала стоявшие возле крыльца машины скорой помощи.
– Как дела? – Борис произнес эту дежурную фразу и понял, как глупо она прозвучала.
– Никак. Они сказали, что им от таких, как мы, ничего не нужно. Я ведь говорила тебе в прошлый раз, что ты не прав, но тебя эта твоя Вероника на подвиги вдохновляла. «Ах, они все такие невнимательные, такие равнодушные»! А девочка в это время раненых с того света вытаскивала.
– Что ж она об этом не сказала? – Борис упорно не хотел признавать свою вину.
– А ты ей слова не дал сказать.
– Да прямо! Она их сказала столько, что за одни ее слова уволить можно. Она же была на работе.
– У нее нервы после тяжелой операции были как порох. А твое поведение объясняется подзаборным воспитанием и неумением уважать других. Тупым снобизмом, одним словом. Мне сейчас это доступно разъяснили.
Борис задохнулся от негодования.
– Это у меня подзаборное воспитание? Меня дед воспитывал, академик, между прочим!