— Что-то не так? — я смущённо улыбнулась.
— Нет-нет, — пробормотал он. — Всё в порядке. Просто у меня внезапно заболела голова…
— Так кто же их мне покупал? — я сделала вид, что не расслышала последних слов. — Неужели я сама?
— Ну что ты, Джина, — глаза чуточку потеплели. — Конечно, нет. Какая уважающая себя женщина будет сама покупать духи? Тебе дарил их я…
— А муж? — я старалась не отводить глаз и продолжала смотреть на него.
— Муж мне их покупал? Николас?
— Нет! — тёплые искорки в глазах вновь начали принимать форму сосулек. — Он тебе таких духов не дарил.
В его голосе появились гневные нотки.
— Он НИКОГДА не дарил тебе этих духов!
— Почему?
Сосульки вновь почувствовали приближение весны.
— Потому что у него НЕ БЫЛО ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ. В этом времени подобные духи не выпускают.
— Их будут производить позже?
— Да. Впервые они попались мне на глаза в тот день, когда я познакомился с твоей матерью.
— Понятно. Тогда ЧТО дарил мне мой муж?
— Только цветы. И, в основном, это были цветы к сентябрю.
3 сентября. Ещё более поздний вечер
В своих записях я вновь была вынуждена прерваться, потому, как ужасно разболелась голова. Почему меня так взволновало упоминание о цветах к сентябрю?
Неужели разгадка кроется в моем дне рождения?
Ответов я не нашла. Мне ничего не оставалось, как продолжить описание событий сегодняшнего дня.
Итак, я узнала, что духи дарил мне отец. Что в этом было плохого, не знаю, но всё равно, эта новость оставила неприятный осадок в душе.
— Папа, — я всё ещё пыталась смотреть ему в глаза, хотя чувствовала, что долго не продержусь. — Меня все время гложет мысль, что ты недолюбливал Николаса. Это на самом деле так?
Лёд в глазах опять начал таять.
Он тяжело вздохнул и отвёл взгляд.
— Наверное, да.
— Почему?
— Сам не знаю. Скорее всего, проклятая ревность. Я ведь тебе уже говорил, что после смерти матери ты осталась единственной женщиной, которую я любил…
— Но если ты меня действительно любил, значит, желал добра? И если я жила в счастливом браке, то и ты должен был чувствовать себя счастливым!
Он вновь посмотрел на меня.
Лёд в глазах полностью исчез.
— Я все понимаю, дорогая, — тихий голос вновь напомнил шелест песка в пустыне. — И всегда понимал. Но что я мог поделать, если я И В САМОМ ДЕЛЕ тебя любил?
Где-то в глубине души я ощутила нежный, сладостный трепет.
— Но ведь то была другая, отеческая любовь! — мои глаза широко распахнулись.
Его руки сильно сжали талию.
— И это я тоже понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Ты слишком сильно напоминала её…
Его правая рука скользнула вверх по спине. Я непроизвольно обняла его крепче.
— Бедная моя девочка… — шелест песка закружил меня в вихре песчаных волн и понёс далеко-далеко. — Я всю жизнь хотел, чтобы ты была счастлива…
Я растворилась в налившихся мягким светом глазах. Губы отца оказались так близко, что я ощутила его жаркое дыхание всем телом, а песчаный вихрь продолжал кружить меня и растворять в одурманивающем аромате туалетной воды «Бертюжар». Я почувствовала, что мои губы слегка приоткрылись, и вырвавшееся из них дыхание слилось с дыханием отца воедино. Руки ещё сильнее обвили его шею, неумолимо приближая голову.
Хотела ли я всего этого в тот момент?
Даже не знаю.
Впрочем, сейчас это уже не имеет значения…
За считанные дюймы до моих его губы остановились.
— Милая моя, — я уже купалась в океане вихрящегося песка. — Подожди немного. Я ведь совсем забыл, что у меня для тебя есть подарок.
Он слегка отстранил меня и показал коробку, которую принёс с собой.
— Что это? — мой голос тоже стал похож на песок пустыни, и теперь гряда его барханов переплелась с грядой моего отца.
— Это — чтобы ты всегда была красивой. Косметический набор «Буржуа». Твой любимый бренд.
— Ты и это знаешь? — невольно улыбнулась я.
— Я знаю всё.
Его губы опять оказались так близко, что я уже не смогла совладать с собой. Слишком велико было искушение, слишком манило предчувствие поцелуя.
— Спасибо, — как можно тише прошептала я.
Наши губы соприкоснулись.
Все, что я успела ощутить прежде, чем стала одной из песчаных дюн — это стремительный, перехватывающий дыхание взлёт, неописуемое райское блаженство и необычайную лёгкость. Не только во всём теле, но и в душе, в моём измученном, истерзанном переживаниями сердце.
Вихрь всколыхнул барханы, взметнул их в воздух, закружил и унёс ввысь, растворив в бездонном прозрачном небе.
— Прости меня, дочка, — неожиданно раздался растерянный отцовский голос. — Я не должен так поступать…
Песчаный поток окончательно растаял в небе. Мне стало ужасно обидно, только я не поняла, почему.
— Не плачь, моя девочка, — ладонь отца прикоснулась к моей щеке и нежно погладила. — Обещаю, всё будет хорошо.
— Что это было, папа? — произнесла я срывающимся голосом.
— Это была моя самая большая ошибка. Прости меня. Надеюсь, в последний раз…
Он поцеловал меня в щеку, быстро развернулся и вышел. А я, оставшись одна, наконец, дала волю слезам. Я не могла поступить иначе, я знала, что нужно выплакаться, и тогда станет гораздо легче.
Слезы градом бежали по щекам. Они капали на губы, но я не чувствовала их вкуса. Вместо него я по-прежнему ощущала привкус песчаного ветра и запах бездонного голубого неба.
А ещё я подумала о том, почему утром моя рука непроизвольно вывела на стекле имя моей матери.
4 сентября
Предыдущей ночью я долго не могла заснуть, поэтому Полли дала мне две таблетки снотворного. Как ни странно, оно тоже не помогло. Пришлось вызвать её снова, чтобы сделать сонный укол.
После него я заснула сразу. И сон, который я увидела, был настолько ярким и запоминающимся, что я не смогла его не описать.
Мне приснилась большая серая равнина, на которой стоял тот загородный дом, где мы жили с мужем. То, что это был именно наш особняк, я знала точно.
Довольно симпатичное строение. Только окружающий ландшафт слишком уныл и мрачен. Все его украшение — несколько тощих кривых деревьев, которые сбились в небольшую кучку неподалёку. Теперь я, наконец, поняла, где они находятся, и где я бродила в мыслях накануне днём.