Взгляд ее проникал в самое сердце мальчика, на дне которого бережно хранились детские тайны. То ли было, то ли нет, но малыш Сальвадор частенько вспоминал – а может, придумывал, – как он, четырехлетний, разбегается и бьет ногой по голове ползущую по полу на четвереньках двухлетнюю Анну-Марию. Сестренка заливается безудержным плачем, и душу переполняет счастье от утоленной детской ревности. А вот другое воспоминание-тайна. О том, как он скидывает с моста в несущуюся стремнину реки соседского малыша, с которым его отправили на прогулку.
Об этом Сальвадор никогда никому не рассказывал. Даже Галючке. Но ей и не нужно было ничего рассказывать. Подруга и сама о нем все знала. Вместе с Галючкой они прекрасно проводили время, лазая по всему дому и обследуя самые заповедные уголки. И повсюду девочка находила незаконченные рисунки своего дружка. Как-то, забравшись на чердак, они оказались в заброшенной прачечной, посреди которой стояла старая ванна.
– Хорошее место, чтобы поиграть! – обрадовался Сальвадор.
– Отличное место для работы, – откликнулась Галючка. – Я не буду с тобой играть до тех пор, пока ты не закончишь все свои рисунки!
– А потом мы поиграем?
– Ну конечно!
– А во что?
– В кузнечика с рыбьей головой. Ты ведь любишь кузнечиков?
Сальвадор задумался. Кузнечиков он действительно любил, но возникший перед глазами рыбоголовый монстр вызвал у него брезгливую дрожь, переходящую в панический ужас.
– Не хочу так играть! – капризно протянул он, передернувшись от отвращения. – Хочу в короля!
Эта игра была самая любимая. Скинув одежду на пол, обнаженный Сальвадор накидывал на худенькие плечики горностаевую мантию, на голову водружал почти настоящую корону – карнавальный костюм, подаренный родней нежно обожающей его матушки. И так, голышом, в короне и со скипетром, разгуливал он по дому, любуясь на себя во все встречающиеся на пути зеркала и произнося тронные речи, которые увековечат его перед человечеством. В эти минуты всепоглощающая мания величия боролось в нем с патологической застенчивостью. Матушка, донья Фелипа, настрадавшаяся после смерти первого ребенка, воспринимала все его чудачества как милые детские шалости. К тому же, что ни говори, семейная паранойя так или иначе присутствовала у всех Дали, и с этим приходилось считаться.
В семье трагическим шепотом частенько упоминали о том, что дед мальчика, дон Гало Дали Винас, покончил с собой, не сумев справиться с порывами трамонтаны. Затем свел счеты с жизнью и старший сын дона Гало, родной дядюшка малыша Сальвадора. Каждый, живущий в этих краях, знает, что несущийся сквозь горы неистовый ветер, не утихающий по восемь-десять дней, обладает такой силой, что срывает с рельсов составы поездов и делает людей неуравновешенных и вовсе безумными. «Тронутыми трамонтаной». Опасаясь возможной депрессии, донья Фелипа потакала любым капризам сына, стараясь во всем угождать избалованному мальчику, ибо любой запрет вызывал у Сальвадора Фелипе длительный приступ истерики. Где бы его ни застигал отказ, мальчик опрокидывался навзничь, катался по земле или полу, сучил ногами и требовал немедленно исполнить его желание.
– Мы будем играть в короля?
Тишина на чердаке заставила юного Дали оглянуться в поисках Галючки. Мятые корыта, ржавые тазы, стиральные доски – в этом уютном местечке валялся разный старый хлам, но подружки не было.
Мальчик робко позвал:
– Гала! Где ты? Галючка!
Но в ответ услышал лишь сдавленный смешок, как будто бы кто-то ужасно хочет рассмеяться, но изо всех сил сдерживается, зажимая себе рот ладонями.
– Я знаю, ты здесь! – обиженно выкрикнул мальчик, вслушиваясь в тишину в надежде на новый взрыв девичьего смеха.
Так и не дождавшись ответа подружки, не на шутку испугавшийся Сальвадор кинулся вниз по лестнице, вбежал в комнату матушки и зачастил:
– Пожалуйста, мама, прошу вас! Позвольте мне сделать из прачечной на чердаке студию! Мне очень, очень нужно! Ну пожалуйста!
– Да, сердце мое! Пусть это будет студия! – легко согласилась донья Фелипа, целуя сына в темноволосую макушку, которую каждое утро заботливо расчесывала серебряным гребнем и опрыскивала духами. – Все, что ты пожелаешь, любимый!
Тут же отправленная на чердак прислуга вытащила оттуда весь старый хлам, собрав по дому и разложив на специально принесенном наверх столе все незаконченные работы молодого дарования. Туда же принесли закупленные в лавке художественных принадлежностей мольберты, кисти, краски. Все это богатство поступило в полное распоряжение юного Дали. Ванну, что стояла в углу чердака, хотели вынести, но новый владелец студии не позволил этого сделать.
На следующее утро Сальвадор Фелипе, спасаясь от жары, сидел обнаженный в заполненной прохладной водой ванне и дописывал начатый ранее натюрморт, рассчитывая на то, что Галючка, притаившись в уголке, во все глаза смотрит на него. Он принимал горделивые позы, исполненные величия, и представлял, как шикарно выглядит со стороны. В том, что он невероятно красив, Сальвадор ни минуты не сомневался и, любуясь собой как бы глазами Галючки, ласкал себя в самых сокровенных местах, испытывая болезненно сладостное удовольствие, смешанное с нестерпимым стыдом. И, желая ускорить их свидание, он работал как одержимый, стараясь сделать как можно больше и как можно лучше, черпая художественные навыки из книг по искусству.
Галючка вернулась тогда, когда последняя из начатых давным-давно картин была закончена. Подружка поднялась по лестнице следом за отцом, который привел в студию дона Пухоля.
– Тут есть на что посмотреть, – прищелкнул языком мэр Фигераса, внимательно разглядывая работы мальчика.
Приблизившись к стеллажам, гость взял с полки один из томиков полного собрания книг по искусству издательства «Гованс и Грей», состоящего из пятидесяти двух томов и включающего в себя черно-белые иллюстрации великих мастеров живописи с сопроводительными статьями, зачитанными юным Сальвадором до дыр. Дон Пухоль вернул на место замусоленную книжицу и с видом знатока заметил:
– Чувствуется, что на нашего художника оказали влияние Модесто Ургель, Мон Пичот и Мариано Фортуни.
И, обернувшись к зардевшемуся от удовольствия нотариусу, добавил:
– Думаю, помещение театра «Принсипал» отлично подойдет для первой выставки Сальвадора. И, знаете что, дорогой мой сеньор Дали-и-Куси, я ни минуты не сомневаюсь, что когда-нибудь у вашего сына, известного во всем мире художника Сальвадора Дали, будет свой музей.
Галючка, приглашая к игре, выглянула из-за спины дона Пухоля, хихикнула и показала юному Сальвадору язык.
В Фигерас Биркины прибыли ближе к обеду. Городок оказался небольшой, и объехать его получилось бы менее чем за два часа. Главной его достопримечательностью был, как и следовало ожидать, театр-музей Сальвадора Дали. Очередь из желающих приобщиться к сокровищам сюрреализма начиналась от старинного собора Святого Петра и тянулась змеей по всей улице, упираясь в двери музея. Кристина окинула взглядом томящихся на солнце людей и сразу же увидела знакомые лица.