– Крис, – ласково позвал.
– Пусти! – выкрикнула, с силой отталкиваясь и подбегая к урне.
Дурнота прошла, стоило мне выбраться из чужих объятий, а вот то, что пришло взамен, пугало еще сильнее. Горячая волна поднималась из глубины. Колени чуть ослабли, ладони вспотели. Я чувствовала его взгляд. Он медленно блуждал по моему телу, а оно просыпалось. Сердце заходилось в груди, внизу живота словно сжималась пружина. Соски затвердели, тоскуя по его ласкам.
Он был рядом, очень близко. Я чувствовала его, как и прежде. Не видела, но чуяла своим естеством. Кровь плавилась в венах от тягучего желания.
– Крис, – позвал меня Алик, а я не могла пошевелиться.
Я была во власти своего хозяина, а он все смотрел, не отрываясь. Он был за моей спиной, но я боялась оглянуться.
– Ну хоть одного поймали, – раздался рядом голос Глеба Александровича.
А я все ждала. Он обещал, что убьет. У него есть шанс. Я стояла открытая как на ладони. Я чувствовала, как медленно его взгляд опустился по моему позвоночнику вниз, словно горячей ладонью погладил. Закусила губу, чтобы не застонать в голос. Это невозможно возбуждающе, когда тебя раздевают взглядом, медленно, с чувством. Особо долгим вниманием одарили то место, где заканчивается копчик. Жар нарастал внизу живота.
Чтобы занять руки, смяла подол новой юбки, которую приобрела сегодня. Я точно знала, что ткань не просвечивала, но такое впечатление, что она не была преградой для вожделеющего взгляда блондина.
– Кристина Анатольевна, вам лучше? – вздрогнула от громкого голоса Глеба.
Возбуждение остро кололо кожу, желая быть выпущенным на свободу, да только тот, с кем я могу это сделать, решил меня сегодня только помучить. Я ждала, что Тимур появится, что заберет меня. Но он медлил, продолжая разжигать своим взглядом мое желание.
– Крис? – позвал Алик.
А я обняла себя руками, так хотелось очутиться в объятиях Тимура, слышать его глухие стоны, почувствовать тяжесть горячего тела.
– Крис!
Алик бесцеремонно развернул за руку, с тревогой вглядываясь в мое лицо.
– Крис, все прошло, слышишь меня? – встревоженно спросил мой хранитель.
Кивнула, опуская взор. Он не должен догадаться, что Тимур рядом. Не хочу, чтобы они об этом знали.
Скинув руку брюнета, сцепила пальцы в замок. Меня била мелкая дрожь желания. Даже сглотнуть не могла от удушающих рыданий. Ощущение жаркого взгляда никуда не пропадало, он наблюдал из своего укрытия. Но где он, я не могла предположить. Может, на крыше?
– Ладно, сворачиваемся. Одного взяли, второй никуда не денется. Все выезды перекрыты.
Подняв голову, я улыбнулась и с облегчением выдохнула. Что со мной? Я же так хотела сбежать от него, а сейчас радуюсь, что он рядом. Тимур проводил взглядом, отчего ноги с трудом слушались меня. Но я пыталась взять себя в руки. Я должна сама дойти до машины. Сама!
– Кристина Анатольевна, вы хорошо себя чувствуете? Вы раскраснелись. У вас жар? – теперь заботу проявлял Глеб Александрович и стал тянуть ко мне руку. Но я отпрянула от нее и быстро заверила, что здорова.
– Просто это страшно, когда рядом с тобой человека ловят и скручивают как бешеного пса, – оправдание вышло так себе, но на ум ничего другого не пришло.
– Да, зрелище не для слабонервных, – согласился со мной мужчина, придерживая дверцу машины.
Машина была другая, не микроавтобус, на котором меня сюда привезли. Презентабельный черный автомобиль изнутри пах натуральной кожей. Опустившись на сиденье, поправила подол, чувствуя, что постепенно успокаиваюсь. Размяла рукой шею и плечи, глубоко вздыхая. Тело отозвалось сладкой негой. Поежилась, оглаживая ладонями предплечья. Было так приятно гладить себя, чувствуя, как отзывается каждая клеточка тела на ласку. Страх стал отпускать, и даже присутствие посторонних мужчин уже не так беспокоило, как незатихающий зуд между ног. Поймала себя на мысли, что хочу провести пальцами себя по внутренней части бедер, чтобы хоть немного успокоить желание.
– Кристина, все хорошо? – спросил меня Алик, придвигаясь чуть ближе.
Я остро почувствовала его горячее дыхание на щеке. Осторожно обернулась, с удивлением глядя ему в глаза.
Его губы были так близко, что невольно облизнула свои.
Нет, определенно, я испортилась окончательно, если хочу поцелуя, любого и даже можно с Аликом, только бы он забрал жар, от которого горела кожа на губах.
– Крис? – удивился Алик, придвигаясь еще ближе.
– Алик, вы чего там творите? – недовольно возмутился Глеб Александрович, и мы с брюнетом, как ошпаренные, отпрянули друг от друга.
– Кристина Анатольевна, у вас точно все хорошо?
Очень хотелось послать его некультурно на три веселых буквы, да воспитание не позволяло. Такой поцелуй сорвался, а губы ноют. Нервно кусала их, чтобы успокоиться хоть чуть-чуть.
Желудок заурчал, и я не выдержала.
– Я есть хочу очень сильно, – призналась, ожидая решение мужчин.
– Сейчас на базе и поужинаем, – отмахнулся Глеб Александрович.
Мысли о еде помогли отвлечься от другого голода, который стал притупляться. И мне стало стыдно за то, что готова была сама поцеловать Алика, дать ему надежду.
Стыдно было даже взглянуть на него и больно от того, что Тимур так далеко. Вспомнилось то время, когда я впервые почувствовала силу одиночества. Когда днем загружала себя работой так, чтобы ночью не снились холодные голубые глаза, чтобы не вскакивать с кровати, рыдая навзрыд. Но я справилась тогда и сейчас смогу. Нужно взять себя в руки и заняться чем-нибудь, отвлечься.
– Алик, вы не могли бы мне книги принести, – обратилась я к своему молчаливому ангелу. – Очень скучно, хоть почитаю. Я ведь надолго у вас застряла.
Губы брюнета дрогнули, растягиваясь в улыбке, но ответить он не успел.
– Кристина Анатольевна, а вы не на отдыхе, чтобы скучать, – ехидно вклинился в разговор Глеб Александрович.
Ну понятно, еще один садист на мою голову.
– Вдруг вы листами бумаги решите себе вены перерезать, – продолжил глумиться надо мной.
– Это грех, – выдала я ему всем известную истину.
– Грех, – хохотнул начальник, оглядываясь с переднего сидения. – Праведницу из себя можете не строить. Все ваши грехи мне известны и к делу приложены. В церковь вы давно уже не ходили, Кристина Анатольевна. А ведь раньше пели в хоре и воскресную школу посещали.
Застыдив меня и удовлетворившись моим раздавленным состоянием, он отвернулся. Я тоже повернулась к окну, разглядывая чужой город.
Он прав, я давно уже не переступала порог церкви. Я недостойна прощения. Я себя простить не могу и тем более покаяться.
А в детстве вправду пела и мечтала стать знаменитой певицей, но мама была против. Мама всегда была против моих детских грез. Мне все говорили, что я далеко пойду, если от маминой юбки отцеплюсь. Но вот мамы нет – и я очень далеко от дома. Так далеко, что уже и забываю, как выглядит мой родной город.