Мне пришлось отправляться к расчету 88-мм зенитного орудия, выдвинутого далеко вперед, чтобы они переключили огонь на колонну. Вокруг меня повсюду свистели пули, когда я бегал туда и обратно, но со мной ничего не случилось. Вот там начали приземляться наши первые снаряды, и сразу же загорелось несколько машин, начали метаться лошади без всадников, и навстречу нам потянулись первые русские с поднятыми над головой руками. Это было грандиозно! А в это время вернулись несколько наших танков и сразу же покатились направо от дороги. Там тоже было много русских, которые также стали сдаваться. Но когда они увидели танки, то многие из них остались в своих норах-укрытиях и даже швыряли в танки ручные гранаты. Так продолжалось до тех пор, пока наши солдаты не пошли в атаку вместе с танками и не выковыряли из укрытий большинство русских.
Перед этим 6-я рота прошла мимо, за холм, а затем атаковала с того направления. Однако им удалось добиться немногого. Зато через несколько минут пришел доклад, что погиб Виммер. Какой прекрасный человек! Мне так жаль его жену, особенно потому, что в октябре она должна родить. И, странная вещь, Виммер был уверен, что с ним ничего не может случиться. И вот какая-то пуля вдруг просвистит, а потом… с тобой кончено.
Атака проходила успешно, и русские один за другим выходили с поля и сдавались. Вот это нам было по душе. Все это время мы ехали на машине среди солдат, впереди солдат, между танками, однако для нашего командира и этого оказалось недостаточно: нам пришлось ехать даже перед танками! Нам часто приходилось спешиваться из-за града пуль, но удача была с нами.
На первой высоте перед главной целью – Терновкой – мы снова сделали остановку: там находился наш генерал. Затем мы отправились дальше, посадив солдат на танки. Когда мы проехали за холм, на нас посыпались артиллерийские снаряды, поэтому пришлось искать укрытие. Но каким был вид впереди! Повсюду, насколько хватало глаз, русские машины, им явно не было конца! Через свою стереотрубу я вполне отчетливо видел русскую колонну, как ее головной танк выкатывается из Терновки. Командир приказал мне сразу же отправляться и доложить об этом командиру 33-го танкового полка. Пока я его искал, убили Шобера – как раз на том же месте, где я только что стоял. Судьба?
В 6 м от полевого штаба разорвался осколочный снаряд. Были ранены осколками два водителя мотоциклов, а Шобер получил осколок прямо в лоб, между левым и правым глазом. Он был убит на месте. Это любопытно. Неужели удача действительно на моей стороне?
Ближе к вечеру мы пробились к Терновке. Я бросился вперед и реквизировал себе для работы первоклассную машину. На месте все еще было полно русских, и пленные рассказали нам, что среди них должно быть два генерала. В 22.00 я лег на охапку соломы, уставший как собака. Это был ужасный день. Но снова удача была со мной. Как долго это продлится?
Снова вокруг ходят самые дикие слухи. Кто-то говорит, что мы должны отправиться в Румынию, другие утверждают, что мы останемся здесь на зиму, а кто-то думает, что нас скоро отправят домой. Для нас было бы неплохо поехать домой, ведь наш батальон потерял 350 человек. Только 4 августа стоило нам 14 человек погибших, 47 – раненых, 2 пропали без вести. Погиб 1 офицер, 3 были ранены.
В 21.00 пришел приказ сниматься с места. Нас отводят отсюда. Сначала нам, скорее всего, дадут пять дней отдыха. Это будет прекрасно!
Мне постирали все мое грязное белье. Люди здесь решительно отказываются брать какие-нибудь деньги. Поэтому я вручил им горсть сигарет. Муж женщины, которая стирала для меня, во время массовых арестов в 1937 г. был отправлен в Сибирь. Она понятия не имеет, где он сейчас: за четыре года от него не было никаких известий. Вот такая она, Советская Россия!
В 22.00 мы получили приказ на завтра: отправляемся дальше на восток.
Мы начали движение в 8.15. Снова стоит чудесная погода, хотя ветер и наполняет наши рты ужасающим количеством пыли. Кажется, что чем дальше ты углубляешься на восток, тем лучше становятся дороги; но они все равно не выдерживают никакой критики, и их невозможно ставить в один ряд с любой из дорог Европы. Но все равно, теперь они стали лучше, чем с самого начала.
В 11.30 прибыли в Новую Прагу. Это название подразумевает под собой небольшой уютный город. Но наш самый грязный, забытый богом промышленный центр, если такие у нас все еще сохранились, по сравнению с Новой Прагой можно было бы назвать маленькой жемчужиной. Я просто не могу себе представить, как русские могли терпеть большевистский режим в течение полувека. Куда ни кинешь взгляд, повсюду разруха в ее самом худшем проявлении.
Вчера вечером мы сидели за конфискованным круглым столом, тесно сдвинув стулья, и обменивались мнениями по поводу будущего положения России. Водитель командира Рейшиц, водитель лейтенанта Октабеца, Штиглер и я. В самый разгар нашего яростного спора наши мысли вдруг переключились на дом, как это всегда бывает в моменты затишья.
Интересно, чем ты сейчас занимаешься? А дети? А твоя мать? Как у всех вас дела? Что ты думаешь о наших гигантских успехах, о победах, которым нет равных?
Боже милостивый! Как прекрасно было бы снова оказаться дома. Никаких мыслей о войне, о смерти и разрушениях, о наступлениях, атаках, огне вражеской артиллерии и винтовок, о смерти и ранениях. Нет! Не хочу ничего этого, только покоя. Удобно сидеть на диване со стаканом пива и сигаретой и слушать музыку… или твою игру на пианино… или пойти с тобой в театр… или поиграть с детьми… или просто говорить с тобой, все равно где… или поспать на настоящей белой мягкой постели… или сидеть за столом, сидеть, как положено, есть ножом и вилкой… или почитать хорошую книгу… или… или…
На этой неделе, как говорит Р, мы переправимся через Днепр; однако Ш [72] думает по-другому.
Как не хватает Шобера; этого прекрасного товарища мы потеряли 4-го числа. Наш разговор скачет с одной темы на другую.
Постепенно темнеет. Небо над нами густо-синего цвета, небо, усыпанное звездами. Мягко дует легкий прохладный ветерок. Почти все наши товарищи спят в своих палатках или в машинах. Только посыльные и несгибаемый Пишек сидят все вместе в одном из углов парка. Они копаются в прошлом, выбираясь оттуда в настоящее и далее в будущее.
Командир играет в карты со своими закадычными друзьями. «Доппелькопф» – игра, которая действует нам на нервы.
Посреди всех этих мыслей в этой ночной тишине нашего слуха вдруг коснулась музыка. Чудесная музыка. Играет балалайка. Гитара. Это не граммофон, это не радио. Нет: к нам пришли украинцы, они сидят в парке и играют для нас свои песни. Мы слушаем их часами, а они играют и поют о своем доме. Мысленно мы представляем, что слушаем почти венские мелодии. Может быть, в этой песне поется о Каленберге, а вот здесь – о Дунае. А эта песня разве не о Штеффле? Или о Лихтентале? Но нет, все ускоряющийся ритм балалайки, постоянно бешеный темп, напоминает о том, что мы сейчас в глубине России, что мы слушаем русские песни.