— У меня есть одна подруга, скульпторша. Она делает скульптурные портреты людей, которых видела по телевизору. Она сделала с тебя небольшой скульптурный портрет и, когда узнала, что я еду в Нью-Йорк, попросила: «Ты можешь ему это передать?» Вот как это получилось.
Я взглянул на полиэтиленовый пакет:
— Что — я не понял — делает твоя подруга?
— Скульптурные портреты людей, которых видит по телевизору, — она ходит по вечерам на занятия, потому что днем она работает в офисе.
— Значит, есть такая специальность — скульптуры с людей, которых показывают по телевизору?
— Нет, она просто учится на скульптора.
Я еще раз покосился на пакет. Тоска, настигшая меня вчера утром во время посещения трубочистов, охватила меня с удвоенной силой.
— Ей ее работа нравится?
— Какая работа?
— Ну, эта ее работа в офисе?
— Вроде бы нормально — она работает телефонисткой.
Я заказал еще один коктейль месяца — его вкусовые качества уже не имели никакого значения.
— Так что там, в этом пакете?
— Статуэтка, которую она слепила с тебя. Я ведь уже сказала.
— Я очень давно не выступал на телевидении.
— Она видела тебя год назад. Ты принимал участие в викторине.
Этот ее ответ тоже показался мне чересчур поспешным.
— Это правда, — подтвердил я, — я принимал участие в викторине.
И снова у меня возникло ощущение, будто кто-то за нами подглядывает из-за витрин-аквариумов, мне казалось даже, что наше свидание снимают на камеру. Я чувствовал, что попал в ловушку, которую сам же и расставил. Только это было так давно, что я уже позабыл, для кого и чего я это сделал.
Принесли коктейль.
— Если вы доплатите один доллар, то получите третий, — сказал официант.
— Хорошо, хорошо, — согласился я.
Я так и не решился посмотреть, что там внутри, в пакете, хотя и сгорал от любопытства.
— Скажи мне, почему именно портреты тех, кого она видит по телевизору?
— У нее псориаз, поэтому она предпочитает не принимать у себя дома натурщиков.
Я немного помешал в стакане соломинкой. Бессмысленный жест, потому что в стакане уже почти ничего не осталось.
— Еще она сделала скульптурный портрет с метеоролога.
— С метеоролога?
— Ну да, то есть с того диктора, который выступает с прогнозом погоды. Его сейчас выставили в галерее за пять тысяч гульденов.
Метеоролог — вот, значит, в какую меня теперь зачислили категорию. «А сейчас передаем слово Роберту Г. Мельману, который выступит с прогнозом погоды на завтра». Но возможно, я бы и сам вздохнул с облегчением, если б мне пришлось в будущем говорить только о погоде.
— Она хотела, чтобы в ее коллекции обязательно был какой-нибудь писатель, и решила, что у тебя голова как раз подходящая. Ей нравятся выдающиеся носы.
— А что, у метеоролога тоже был выдающийся нос?
Ребекка пожала плечами и снова закурила.
Выдающийся нос, женщина, страдающая псориазом, тролль, а потом еще и трубочисты — все вместе, пожалуй, уже чересчур. Я почувствовал, что у меня начинается мигрень, но что поделаешь, раз уж я влил в себя все эти коктейли?
— Я только никак не пойму, что мне с этим делать, — я показал на полиэтиленовый пакет.
— Она всегда мастерит статуэтки в трех экземплярах и одну из них дарит прототипу. Но, как выяснилось, отправлять такую посылку в Нью-Йорк почтой слишком дорого. Узнав, что я еду, она попросила: «Возьми ее с собой и передай ему». Выходит, это тебе подарок.
— Подарок, надо же, как мило, — услышал я собственный голос.
Невольно я снова вспомнил о трубочистах и подумал, что стать метеорологом — это, возможно, и есть спасение, которого я так долго ждал.
— Тебе дым не мешает?
— Ничуть.
Я взглянул на женщину, сидевшую напротив меня. То, что она сидела сейчас напротив меня в обнимку со статуэткой, сделанной другой женщиной, страдающей псориазом, — явно не было случайностью. Все было решено заранее. Я только не знал пока, чего она хочет и почему она хочет этого именно от меня. Впрочем, возможно, она ничего от меня и не хотела. Возможно, она просто стремилась оказать добрую услугу своей подруге.
* * *
В неумении хотя бы иногда терять над собой контроль моя жена усматривает признак слабости. Она считает, что люди, которые всё всегда держат под контролем, по-настоящему не живут. Я однажды возразил ей на это, что она тратит массу усилий, желая вернуть своим пациентам что-то вроде контроля над своей жизнью или хотя бы иллюзию такого контроля. Но она сочла мой аргумент несостоятельным.
— Жизнь — это не книга, — сказала она, — всего проконтролировать невозможно.
На этот счет мы с ней уже много лет не сходимся во мнениях. Я считаю, что жизнь — это как раз книга, пусть плохая или скучная, пусть детектив, в котором уже на десятой странице знаешь, кто убийца, но так или иначе — это книга.
— Ты много работаешь? — спросила Ребекка.
Этого вопроса мне уже давно никто не задавал.
У нее были длинные каштановые волосы, вьющиеся кольцами. Ей лучше было бы убрать их наверх. Каждый раз, наклоняясь вперед, она сметала ими пыль со стола.
— У меня только что побывали трубочисты, — сообщил я предельно нейтральным тоном.
— Ты работаешь над новой книгой?
Я не особо люблю, когда мне задают вопросы, — я предпочитаю задавать их сам.
— Да, она называется «Письма моему трубочисту».
С ходу мне не удалось придумать более подходящее название.
— И разумеется, речь в ней идет об очень одиноком человеке?
На эту тему я еще не успел поразмыслить, но решил, что не совершу ошибки, ответив утвердительно. Наверняка и метеоролог был очень одинок. Кстати, «Письма метеорологу» — вполне неплохое заглавие. Особенно если метеоролог станет отвечать на эти письма. Скажем, романтическая коллизия между дамой в возрасте и метеорологом. Допустим, дама в возрасте пишет: «Я ваша горячая поклонница, я не могу уснуть, пока не увижу вас. Новости мне абсолютно неинтересны, но ради вас я не ложусь спать». И вот мало-помалу между метеорологом и дамой в возрасте начинает развиваться роман.
— Я не хочу тебя больше задерживать, — сказала она.
Лицо у нее было какое-то кислое. Я бы не взялся определить ее возраст.
— Ну что ты, Ребекка, — сказал я, — ты меня не задерживаешь. Нисколько даже.
Ее пачка сигарет опустела. Она стала озираться в поисках автоматического киоска. Пациентам моей жены не разрешалось в стационаре курить. Во время обеда по палатам ходили дежурные, в обязанность которых входило напоминать о запрете на курение.