– Ни копейки, слышишь, ни копейки с нее не возьмешь! – в гневе ударил он кулаком по столу, так что все сидящие в зале на него оглянулись.

– Это еще почему? – возмутилась Зинаида. – Я лавочница, братец, и не привыкла упускать свою выгоду. Да и графинюшка твоя небось не обеднеет. Видел, какой особняк сняла на Маросейке?.. Платье какое…

Хотя Афанасий был страшно зол на сестру в ту минуту и готов был разорвать ее на куски, он все же понимал, что Зинаида вполне заслужила награду за то, что когда-то они с Еленой почти два месяца прожили у нее. Но признаться сестре, что взять какую-то мзду с той, которую он в былые времена осиротил и обездолил, Афанасий не мог.

Половой принес огромный деревянный поднос и споро заставил стол мисками. Тут были жирные щи со сметаной, кулебяки с рыбой и бараньи потроха с пареной чечевицей. Одурманенный ароматами еды, бывший каторжник набросился на угощение. Зинаида ела быстро, но аккуратно, как кошка, и щурилась на брата лукавыми глазами женщины, которая во что бы то ни стало намерена добиться своего.

Когда наелись и спросили чаю, заговорили снова, уже куда более мирно. Афанасий разоткровенничался и поведал сестре о каторге, о мытарствах и о своей новой жизни бродячего циркача, которой был весьма доволен. Поднеся к губам очередной стакан с чаем, Огарков вдруг вспомнил:

– Что же это я, а?! Меня ведь Кремень ждет!

– Полно! – засмеялась Зинаида. – Его давно и след простыл! Как он увидел тебя, из него чуть дух не вышел! Я его таким никогда не видела…

– А ты давно ли его знаешь? – поинтересовался Афанасий.

– Давно, – не стала скрывать сестра, – еще по Петербургу. Он служил в Управе частным приставом… Видались.

– Вот как? – удивился Огарков. – То-то мне все частные приставы всегда разбойниками казались!

– Он мне денег должен, – не вдаваясь в подробности, сообщила Зинаида, – только этот прощелыга клянется, что князь Белозерский ему жалованья не платит. Ну, и тянет время…

…Иеффай, чрезвычайно увлеченный рассказом, вдруг прервавшимся, даже открыл рот, как ребенок, который слушает сказку. Афанасий молчал долго, потом выцедил в кружку последние капли медовухи и выпил.

– Кремень и в самом деле струсил, – с презрением произнес, наконец, Геракл. – На крыльце никого не было. Зинаида предложила взять извозчика и поехать к ней, желала показать, как устроилась, чтобы я чего дурного не думал. Ночевать оставила. А устроилась-то она отлично, по ее платью и башмакам никак нельзя было догадаться… В Замоскворечье снимает полдома у купчихи, вдовы. Девчонку-прислугу имеет! Мне постелили как раз в спальне купца покойного, на его кровати бывшей. Напротив стоял диван. И тут…

Афанасий вновь сделал паузу. Иеффай, ожидавший чего-то страшного или даже мистического, широко распахнул глаза.

– Над диваном висел ковер, а на ковре – всякое оружие. Прямо как в том доме, где во время пожара Москвы я нашел дуэльные пистолеты. Только, понятно, куда поплоше, разве купец понимает в этом деле… Ему бы деньгу зашибить да с дворянами потягаться! Вот и завел себе, дурак, ковер, а там большей частью дрянь с Хитровки. Но кое-что все-таки там было!

Афанасий сглотнул.

– Дуэльный пистолет с золотой буквой L на рукоятке. Голову даю на отсечение, это был один из тех двух пистолетов, из которых я застрелил французов! Я их выбросил, когда у меня закончились патроны, а кто-то, видать, подобрал, и один из этой парочки оказался у купца.

– Ты не мог перепутать? – нахмурился Иеффай. – Мало ли таких пистолетов?

– Ты в этом не понимаешь, так молчи! – вспылил Афанасий. – Эти пистолеты были сделаны на заказ. На одном была золотая буква L, на другом – серебряная N. Это был тот самый пистолет с буквой L.

Иеффай не возражал больше. Афанасий вновь замолчал. Рассказ, очевидно, давался ему все труднее.

– Ночь я не спал, – признался он, наконец. – Все этот пистолет на ковре, свидетель и соучастник моего старого страшного греха! Едва я проваливался в сон, как начинал слышать его… дыхание. Можешь считать меня сумасшедшим, но я и правда слышал той ночью, как дышит пистолет…

– Не нравится мне это все, – покачал головой Иеффай, – плохо, когда такие вещи возвращаются.

– Я об этом тоже думал, – признался напарник. – К чему бы такой знак? Уж не к войне ли?.. А впрочем, давай спать…

Афанасий загасил свечу и улегся на топчан. Вскоре раздался его мерный, протяжный храп. Иеффай же не мог уснуть до рассвета, вновь и вновь пересматривая внутренним зрением историю жизни Геракла. А когда ему все-таки удалось провалиться в сон, он увидел царя Николая на вороном коне. Тот был сильно разгневан, и в левом глазу у него горел «раскаленный гвоздь». Он поднял руку, указывая перстом на Иеффая… Но в следующий миг царев палец уже превратился в дуэльный пистолет, на котором зловеще горела золотая литера L. Маленький циркач в костюме Арлекина от страха зажмурил глаза и услышал жуткое сиплое дыхание… «Когда пистолет, из которого убивали, дышит, – внезапно услышал он знакомый, удивительно ясный и спокойный голос люблинского цадика, – это значит, он хочет снова убивать…»

Глава вторая

Как трудно негодяю стать честным человеком. – Солевой раствор и Божий промысел. – Доктор Гааз молится. – Князь Белозерский идет ва-банк

Илларион Калошин чувствовал себя зверем, загнанным в западню. У него перед глазами то и дело вставала страшная картина из прошлого, когда крестьяне князя Белозерского окружили его в Тихих Заводях на болоте и травили собаками… Тогда его спасло чудо, капризным образом воплотившееся в облике самого князя Ильи Романовича. И нынче он видел спасение только в Белозерском, а вернее, в его деньгах.

Илларион вновь был окружен недругами, куда более опасными, чем деревенские злые псы. Так, на его пути неожиданно возник чиновник Третьего отделения Савельев. Тот отнесся к встрече спокойно, стало быть, еще не знал, что бывший частный пристав находится в розыске, но ведь мог со дня на день об этом узнать! К тому же если бы выяснилось случайно, что известный ему Калошин живет по документам некоего тверского мещанина Лесака, расследование стало бы неизбежным!

А ведь еще десять дней назад Илларион считал, что не может с ним случиться худшего несчастья, чем то, которое его постигло при встрече с Зинаидой Толмачевой, бывшей содержательницей тайного публичного дома. Они случайно столкнулись в Замоскворечье. Зинаида выходила из дома купчихи-вдовы, где снимала половину, а Илларион отправлялся в магазин пана Летуновского, располагавшийся по соседству. Раз в неделю он подробно докладывал Казимиру Аристарховичу обо всем, что творится в доме князя. Встречались они в магазине, потому что там визиты Иллариона никому не бросались в глаза. К тому же Теофилия в последнее время погрузилась в такую исступленную религиозность, что и сам Летуновский старался бывать дома реже. Иллариона все больше тяготили эти еженедельные отчеты. Он сам в свое время вызвался быть осведомителем в благодарность за протежирование, но князь ему до сих пор не заплатил ни копейки, а значит, и благодарить Казимира ему особо не за что…