И опять пришел на помощь шеф жандармов, обратившись к личному доктору государя спокойным, ровным голосом:
– Хорошо, если вы не хотите рисковать, тогда поручите это дело мне.
– То есть? – не понял Арендт.
– Очень просто, – улыбнулся Бенкендорф, – Федор Петрович составит лекарство, а я подам его государю-императору, предварительно растолковав ему о полезности сего порошка.
– Яда, вы хотели сказать, – поправил его Николай Федорович.
– Не беспокойтесь на сей счет, – убрав с лица улыбку, строго заявил начальник Третьего отделения, – я ничего не скрываю от моего государя.
Гааз попросил стакан кипяченой воды и, комментируя каждое свое действие, сделал разведение.
Александр Христофорович неспроста взял ответственность на себя. В мае двадцать восьмого года в Молдавском княжестве, под Браиловом, императора свалила с ног жесточайшая горячка, и Николай тогда соглашался принимать снадобья только из рук своего «милого друга», как он иногда в шутку называл шефа жандармов. Больше император никому не доверял. Он знал прекрасно, что Бенкендорф будет следить за каждым движением врачей и требовать от них досконального отчета о составленных лекарствах. Так случилось и на этот раз. Начальник Третьего отделения взял из рук доктора Гааза стакан с разведением и направился в кабинет императора, который одновременно служил и спальней. Николай предпочитал спать на походной раскладной кровати и всегда брал ее с собой в путешествия.
– Что это, Алекс? – слабым голосом спросил государь, едва приподняв тяжелые веки и сосредоточив взгляд на стакане в руке Бенкендорфа.
– Яд, Ваше Величество, – с усмешкой произнес «милый друг», ставя стакан с чуть мутноватой жидкостью на маленький прикроватный столик.
Бледные, потрескавшиеся губы Николая расплылись в улыбке.
– Я ценю твой юмор, Алекс, однако мне сегодня не до шуток…
– А я и не думал шутить, – признался начальник Третьего отделения. – В этом стакане разведена белая чемерица – яд, который в небольших пропорциях может служить лекарством и даже, как утверждает Гааз, противоядием.
– Снова Гааз! – раздраженно воскликнул Николай. – В Москве шагу ступить нельзя, чтобы не услышать это имя.
– Потому что губернатор Голицын во всем ему потакает и тем самым славу Гааза множит. Впрочем, я тебе уже об этом докладывал. – Бенкендорф по обыкновению перешел с императором на «ты», оставшись с ним наедине. – Вот и сегодня Дмитрий Владимирович привез к нам Гааза, и тот дал для тебя этот яд как самое верное предупредительное средство от холеры. Сам Голицын принимает его каждое утро, оттого здоров и весел…
Других аргументов не потребовалось.
– Ну, если Митя каждое утро заправляется ядом, – со смешком перебил шефа жандармов император, – то и мы не побрезгуем. – Он приподнялся, взял со столика стакан с разведением и залпом выпил. – Передай Мите, что я жду его к ужину, на чай.
– Ты уверен, что сможешь сидеть за столом? – осторожно спросил Бенкендорф.
– Мне некогда разлеживаться, Алекс, – стиснув зубы, борясь с лихорадкой, произнес государь. – Сегодня я должен сидеть за столом, а завтра – в седле…
Дальнейшая беседа касалась насущных политических дел и вскоре была прервана Арендтом и Енохиным, которые пригласили императора принять травяную ванну. Доктора хотели, чтобы слуги несли Николая на руках, но он наотрез отказался, посчитав подобную заботу слишком унизительной для себя. «Я не падишах, дойду пешком! Ноги, слава Богу, пока еще не отнялись!» Даже Бенкендорфу он запретил поддерживать себя под локоть.
И ванна, и лекарство благоприятно подействовали на государя: лихорадка исчезла, рвота прекратилась. Он сам попросил Арендта через некоторое время по возможности все это повторить.
К ужину Николай потребовал крепкого чая. Как он и обещал Бенкендорфу, целый час просидел за столом, беседуя с губернатором Голицыным. Обсуждали все насущные московские дела. За неделю пребывания в городе император открыл еще несколько больниц и два приюта для сирот, потерявших во время эпидемии родителей.
– Много ли поступило детей за эти дни? – интересовался он.
– Около двух сотен, – отвечал князь, – и они еще продолжают поступать.
– Направь туда толкового доктора, чтобы, не дай бог, там не распространилась зараза, – наказывал государь. – И возьми под свою ответственность питание детей, чтобы наши ушлые купчишки не вздумали поставить в приюты яблоки с арбузами и прочие фрукты, так сказать, «гостинцы для сирот». Надо туда подобрать неподкупных людей, которые смогут устоять от купеческой мзды.
– Студентов из университета попрошу, – решил Дмитрий Владимирович, – этих ничем не проймешь! Представь себе, взяли под свою опеку всю хозяйственную часть московских лечебниц и не дают ни чиновникам, ни купцам нажиться на холере. Визг стоит, не приведи Господи!
Губернатор говорил о студентах восхищенно и вновь упомянул о совсем еще юных университетских врачах, бросивших вызов страшной болезни, достойно с нею справляясь. Николай при этом, казалось, думал о чем-то своем. Когда Дмитрий Владимирович закончил хвалебную речь студенчеству, государь с горечью и одновременно с иронией произнес:
– Весьма радостно узнать, Митя, что на просторах нашей необъятной Отчизны есть хотя бы небольшая общность людей, не берущих взятки, их пока еще не коснулась сия моровая язва…
Князю нечего было ответить императору. Сам он слыл бессребреником, и даже собственные деньги часто жертвовал на нужды города, но среди чиновников мздоимство процветало с незапамятных времен, и никто не умел побороть эту стоглавую гидру.
Федор Петрович Гааз, до позднего вечера пребывавший в комнатах докторов и ни разу не показывавшийся на глаза императору, негласно руководил всем процессом его лечения: сделал еще одно разведение, приготовил еще одну ванну и, перед тем как покинуть Архиерейский дом, посоветовал Арендту:
– Если ночь пройдет спокойно, утром повторите Veratrum album и травяную ванну, а вечером дайте государю настой из коры хинного дерева. – И, перекрестившись, со вздохом заключил: – Дай бог, чтобы все обошлось начальной стадией болезни!
– Извините, Фридрих, за то, что был с вами резок, – пожал ему на прощание руку Николай Федорович.
– Ничего страшного, дорогой мой Николас, – дружески похлопал его по плечу Гааз, – ведь это наша с вами работа. Результатом медицинских споров часто бывают спасенные жизни людей. Как видите, коллега, и метод Ганемана на что-то сгодился. Нельзя ничего отрицать окончательно и навсегда, потому что на все воля Божья…
Арендт готов был пуститься с ним в длинный научный спор, но Федора Петровича ждала губернаторская карета, и князь Дмитрий Владимирович, несмотря на поздний час, торопился в наместнический дом, чтобы отдать еще кое-какие поручения своим подчиненным.
Уже сидя в карете, Голицын сообщил доктору: