Итог Вашингтонского морского соглашения был в целом в пользу США. Американцы сохранили свое морское могущество, возможность маневра силами Тихоокеанского и Атлантического флотов, а также заблокировали более чем на десять лет строительство линкоров, превышавших договорные ограничения. Для Японии это имело серьезные последствия. Линкоры типа «Ямато» были заложены только в 1937–1940 годах («Ямато», «Мусаси» и «Синано»), а вся серия из пяти кораблей так и не была построена. За время, прошедшее под ограничениями Вашингтонского договора, большое развитие получила палубная авиация, которая в ходе войны довольно легко справилась с линейными кораблями.
Договор ОСВ-1 был по своему замыслу очень похож на Вашингтонское морское соглашение. Под предлогом мирной инициативы разоружения, что восторженно встречалось среди мирового сообщества, предполагалось затормозить развитие советской ракетно-ядерной программы и получить решающее преимущество для внезапного контросилового удара. Американцы считали, что пусковых шахт и подводных лодок у СССР пока немного, и вся затея может иметь успех. Действительно, в 1967 году, когда начались первые консультации по ОСВ-1, в Советском Союзе было 740 ракетных пусковых установок для ракет разного типа и два атомных ракетоносца с 32 ракетами на борту. В США уже имелось 1054 наземные и 656 морских пусковых установок, и если большая часть из них будет оснащена разделяющейся головной частью, то это и будет перевес в силах и возможность нанесения первого, обезоруживающего удара.
Вся проблема оказалась в том, что они просчитались. Во-первых, в СССР также велись работы по созданию РГЧ, и уже в 1969 году на новой ракете Р-36 М оказалось возможно установить 10 частей по 750 килотонн каждая [122] . Суммарная мощность – 7,5 мегатонны, что было значительно больше, чем на американской МХ. Исследования показали, что можно сконструировать ракету, которая может нести до 36 боеголовок. В последующем разработка пошла по американскому пути, ОКБ-52 разработало РГЧ к ракете УР-100, которая несла три боеголовки по 350 килотонн, а в 1975 году пояивлась ракета УР-100 Н – 6 боеголовок по 750 килотонн каждая [123] . Главный американский аргумент оказался бит, причем с превосходством в мощности.
Во-вторых, советское руководство, явно усмотрев сходство предлагаемого договора с Вашингтонским морским соглашением, тянуло переговоры, одновременно закладывая строительство множества пусковых установок. В итоге ОСВ-1 застал 1416 шахтных пусковых установок, уже построенных или в стадии строительства, в том числе 308 шахт для ракет Р-36 и Р-36М, а также 18 позиций Р-36 орб на Байконуре – советского новшества в ядерном вооружении. Эта ракета выводила в космос орбитальную головную часть, по сути, автоматический космический корабль, снаряженный термоядерным зарядом мощностью 2,3 мегатонны. После запуска головная часть могла кружить над Землей в космосе, а потом тормозная двигательная установка в выбранный момент сводила корабль с орбиты и направляла к цели.
В подводном флоте также прошла целая череда закладок судов, в результате чего на момент подписания ОСВ-1 оказалось 62 подводные лодки, готовые или в стадии постройки, на которых могло быть размещено 740 ракет. Еще 210 ракет СССР мог разместить на лодках за счет ликвидации устаревших ракет Р-16У и Р-9А. Они размещались в пусковых установках типа «групповой старт» и были весьма уязвимы к ядерному удару.
Когда строительная программа набрала нужные темпы, в мае 1972 года СССР подписал договор ОСВ-1, оставив американцев с носом. Советский Союз в этот момент имел 1526 шахтных пусковых установок и 20 боеготовых атомных подводных ракетоносцев с 316 ракетами на борту. Все это ракетное хозяйство могло быть вскоре оснащено разделяющимися головными частями. Первое советское испытание РГЧ состоялось уже после подписания ОСВ-1, в августе 1973 года. Оно возвестило для министра обороны США и бывшего директора ЦРУ Джеймса Шлезингера, что стратегия ограничения советского наступального потенциала договором провалилась.
Настойчивые инициативы разоружения продолжались, и американцы продолжали нажимать на дипломатию в стремлении обеспечить себе хоть небольшое превосходство в контрсиловом ударе. В ходе переговоров по договору ОСВ-2, подписанному в июне 1979 года, удалось добиться ограничения по максимальному числу носителей наземного и морского базирования – 2400 для каждой стороны, с обязательством к 1981 году сократить до 2150. Из них не более 1320 носителей могло быть оснащено РГЧ, в том числе 820 носителей наземного базирования, то есть баллистические ракеты. Запрещалось увеличивать число боеголовок на ракетах наземного базирования, оснащать ракеты морского базирования более чем 14 боеголовками. Разрешалось разработать и развернуть только одну новую ракету, на которой можно установить не более 10 боеголовок. Наконец, был наложен запрет на размещение ядерного оружия в космосе, что заставило Советский Союз ликвидировать 18 пусковых установок Р-36 орб на Байконуре.
Мы не станем дальше вдаваться в это юридическое крючкотворство Договора об ограничении стратегических вооружений, а подчеркнем лишь главное. Американцы старались установить верхнюю планку развертывания баллистических ракет всех типов и количество боеголовок в РГЧ, чтобы не допустить советского превосходства в ракетно-ядерных вооружениях и иметь возможность контрсилового удара, то есть уничтожения советских пусковых установок. Если им не удалось объехать Советы на технологическом уровне, то они старались сделать и количество, и дислокацию советских ракет более или менее предсказуемыми. Это было очень важно для контрсилового удара.
Для того чтобы подавить советские ракеты, их следовало накрыть собственным ядерным ударом. Мысль простая и очевидная, но с весьма нетривиальными последствиями. Ракетная шахта, закрытая массивной сдвижной железобетонной крышкой, должна находиться вблизи эпицентра ядерного взрыва, где давление ударной волны максимальное. Чем прочнее конструкция шахты, тем ближе к ней надо подорвать ядерный заряд. Шахты последних модификаций Minuteman-III выдерживали до 100 кг на см2, тогда как Хиросиме давление в эпицентре не превышало 3,5 кг на см2.
Однако боеголовка, как и любой другой снаряд, летящий по баллистической траектории, дает отклонение от цели по направлению и по азимуту. Это отклонение выражается понятием кругового вероятного отклонения (КВО), что означает, что в круг с определенным радиусом боеголовка попадет с 50 %-ной вероятностью. Скажем, у Minuteman-III КВО составлял 210 метров. Это означало, что в круг радиусом 210 метров боеголовки упадут с 50 %-ной вероятностью, в круг радиусом 420 метров – с 43 %-ной вероятностью, а в круг радиусом 630 метров – с 7 %-ной вероятностью.
Это прекрасный результат для баллистической ракеты с дальностью полета 13 тысяч км. Более ранние версии этой ракеты имели КВО до 1800 метров. То есть было 43 % вероятности, что боеголовка упадет в радиусе 3600 метров от поражаемой ракетной шахты. При этом радиус поражения заряда мощностью 350 килотонн, рассчитанный по формуле бризантности, составил 1900 метров (избыточное давление 1,3 атмосферы, или 1,3 кг/см2; при этом давлении железобетонное здание устроит), а заряда 1,2 мегатонны – 2900 метров. Чем дальше боеголовка взрывается от шахты, тем меньше давление ударной волны и тем меньше вероятность разрушения шахты. При большом КВО возникает ситуация, когда ядерный взрыв произойдет на границе зоны поражения ударной волной, шахта останется целой или с минимальными повреждениями, а вражеская ракета взлетит. Боеприпас в этом случае будет потрачен впустую.