– Я так понимаю, ты считаешь, что у твоей бабушки депрессия. Но я так не думаю.
– Почему же?
– Я обследовал ее и пришел к выводу, что она в полном порядке, учитывая обстоятельства. Она у тебя необыкновенная…
– А что насчет зонда? – В голубых глазах Макса не было ни капли протеста, только мольба. – Почему она отказывается от зонда, если у нее нет депрессии? Ведь это же… как самоубийство. Это как сказать: мне все равно, что я умираю.
– На самом деле ее решение не так уж иррационально, Макс. Многие пациенты в ее положении отказываются от зонда. – Эрик старался говорить как можно мягче. – Знаешь, зонды бывают двух типов: один вставляется в нос второй – в желудок. И в обоих случаях это довольно неприятно и…
– Но она умрет, если не будет есть! Она же будет голодать… – В глазах Макса вспыхнула боль, и сердце Эрика распахнулось навстречу этому мальчику, который был слишком юным, чтобы справиться со всем этим.
– Я понимаю. И она тоже это понимает. Я дал ей свою визитку и просил позвонить мне, если она почувствует, что ей нужна моя помощь. Она мужественно смотрит в лицо своей болезни…
– Я не позволю ей голодать. Ей нужно вставить этот зонд. Я могу ее заставить?
– Макс… я понимаю, это очень тяжело, но ты должен понять – не тебе решать. Это ее выбор. Она принимает решение вместе со своим врачом и соцработником.
– Но это неправильное решение!
– И все-таки ты должен позволить ей принять его самой. Это ее жизнь.
Эрик видел, что мальчик изо всех старается сдерживаться, но на его лице отражалась целая буря эмоций.
– А если она передумает? Можно ей будет вставить этот зонд в хосписе или дома?
– Да, можно, но это уже совсем не в моей компетенции. – Эрик сделал паузу. – Я знаю, что ты очень волнуешься за нее, это видно. Как только она окажется в хосписе, к ней приставят соцработника, который будет ей во всем помогать. Они позвонят мне, если у нее действительно начнется депрессия или любые другие эмоциональные проблемы.
– Правда? – Макс нахмурился.
– Да, и у них очень большой опыт в этих делах. – Эрик положил руку на плечо мальчика. Он вдруг подумал: каково это – иметь сына? Не то чтобы он представлял мальчика на месте Ханны, нет, тут было совсем другое. – Макс, наступает очень тяжелое время для вас обоих. Твоя бабушка верит, что тебе может помочь психотерапия, и я обещал, что предложу тебе частные сеансы. Вечерами или по выходным. – Эрик вытащил бумажник из заднего кармана, вынул визитку и протянул ее мальчику. – Пожалуйста, возьми это. Не стесняйся и звони мне, если решишь принять мое предложение.
Макс взял карточку, бросив на нее мимолетный взгляд.
– Ладно, спасибо. Я благодарен.
– Я не буду тебя уговаривать, потому что это должно быть твое желание. Но если ты не захочешь работать со мной, советую тебе обратиться хотя бы в группу психологической поддержки при хосписе. Лучшее, что ты можешь сделать для своей бабушки, – это позаботиться о себе.
– Да, она тоже так говорит.
– Я надеюсь, ты к ней прислушаешься, – Эрик убрал руку с плеча мальчика. – Всего тебе самого доброго.
Макс выдавил из себя кривую улыбку.
– Спасибо.
– Береги себя, – сказал он и повернулся к Максу спиной.
Уйти Эрику оказалось непросто. Он никак не мог отделаться от ощущения, что бросает ребенка одного. Но самое гадкое в его профессии – это понимание, что помочь можно только тому, кто сам приходит к тебе.
Он вернулся к Лори, которая грустно улыбнулась при виде него.
– Я знала, что ты его не оставишь. Бедный парень. Я твоя должница.
– Так ты все знала?!
– Да. Я видела с самого начала, что на самом деле проблема в нем. Спасибо за консультацию.
– Не за что. – Эрик огляделся по сторонам в поисках своих студентов. – А где?..
– Они ушли наверх. Девочку вызвали. Как ее зовут, Кристин? Она положила на тебя глаз, дружище.
– Ничего подобного.
А Эрик и забыл, какой прямолинейной могла быть Лори. Они толком не общались уже несколько месяцев, с самого его расставания с женой.
– Когда ты беседовал с Максом, она мне все уши прожужжала про то, какой ты замечательный. И за мной она приглядывает. Всегда бывает одна такая.
– Какая?
– Такая. Девушка-которая-одевается-слишком-вызывающе. Такая в каждом отделении есть, на любой работе.
Эрик никогда не обращал внимания на то, как одевается Кристин. Но то, что она красива, он не мог не заметить, – он же не слепой.
– А еще помнишь Сэнди-медсестру? Она так разволновалась и обрадовалась, когда я попросила тебя спуститься. Теперь, когда ты развелся, они открыли на тебя охоту.
– Я еще не развелся.
– Ой, да ладно. Ты же подал на развод?
– Да. Но еще ничего не кончилось.
– Да брось, это просто переходный период. Ерунда.
Эрик и сам не смог бы объяснить, почему для него это имеет такое большое значение.
– Прости меня за занудство – это профессиональное.
– Ничего, мне тут птичка насвистела, что переходный период у одиноких докторов обычно бывает очень коротким.
Эрик взглянул на часы.
– Могу я откланяться? Я уже опаздываю.
– А куда ты спешишь?
– Домой, – автоматически ответил Эрик.
Лори фыркнула.
– Ты имеешь в виду тот дом, который в скором времени станет домой твоей бывшей жены? Но зачем?
– Мне нужно… отвезти чек.
– А ты когда-нибудь слышал о таком полезном изобретении, как почта? – Лори удивленно вскинула брови. – Нужно просто положить чек в то, что называется конвертом, – и вуаля, они принесут его ей прямо к дверям.
– Я… я обещал кое-что сделать по дому. Постричь лужайку.
– Ночью?
– Темнеет только в девять.
Эрику не хотелось продолжать этот разговор. Он давно заметил, что на врачей всегда накладывает определенный отпечаток их специальность: вот он, например, очень много думал – как и положено психиатру, а Лори была жесткой и резкой, как и свойственно врачу приемного отделения. Ей надо было вскрыть нарыв и почистить рану, как бы больно для пациента это ни было.
– А она сама не в состоянии постричь эту долбаную лужайку? Или нанять кого-нибудь?
– Мне нравится стричь лужайки. И кроме того, так я смогу увидеть Ханну, хотя сегодня не моя очередь. – Эрик не хотел слушать ее, не сейчас. – Тебя-то это почему так волнует?
– Мне не нравится смотреть, как тебя используют. Это неправильно.