– Прошу прощения, приятель, – заговорил водитель серьезно. – Я живу здесь, в этом тупичке, и знаю всех своих соседей. И ты – не один из них. Что ты здесь делаешь?
– О, извините. – Эрик поднял вверх руку с телефоном: – Я просто получил смску и заехал сюда, чтобы ответить на нее.
– Ты что, первый раз в этих местах?
– Я не сразу разобрался, что это тупик. Я был на Харвест, когда получил смску, и свернул сюда. Просто не знал, что тут проезда нет. Наверное, пропустил знак.
– Ага, ладно. – Водитель слегка расслабился на своем сиденье. – Не пропустил ты знак – его тут и нет. Просто большинство местных знают, что тут тупик, а ты ж не местный – понятно, почему ты попал в эту ловушку. Я не хотел тебя обидеть, приятель, просто сейчас такие времена, что, как говорится, надо держать ухо востро.
– Конечно, я понимаю, все правильно.
– Я не говорю, что ты там террорист какой-нибудь или еще что. Ну, то есть, я понимаю, что ты не террорист.
– Конечно, нет. Я просто поеду дальше по своим делам. А смска подождет. – Эрик включил зажигание и тронулся с места.
– Отлично. У нас тут все сознательные, знаешь, рано или поздно кто-нибудь точно вызвал бы полицию.
– Да-да, конечно, спокойной ночи.
Эрик нажал на газ и медленно тронулся с места. Он проехал до конца тупика, бросил взгляд на машину Рене, стоящую около большого кирпичного дома, на первом этаже которого горел свет. Потом он развернулся и выехал на шоссе, помахав на прощание водителю купе, который показал ему поднятые кверху большие пальцы рук.
И только оказавшись на шоссе, Эрик наконец выдохнул.
Эрик поехал в южном направлении. Грудь у него сдавило – до боли знакомое ощущение. Он прекрасно помнил его со времен своего тревожного расстройства – это чувство, что чья-то стальная рука сжимает твою грудную клетку, легкие, даже трахею… Стараясь контролировать дыхание, он гнал вперед и напряженно соображал, куда же мог податься Макс. Мимо пронеслись закрытые, темные магазины Девона, стоянка «Хоул Фудс» была пуста, мороженое «Брюстерс» закрыто, и на парковке совсем не было машин, кроме машины технических служб.
Тут вдруг в голову ему пришло, что «Перфект Скор» находится совсем недалеко отсюда и что Макс вполне может быть там – с очень большой долей вероятности.
Эрик свернул налево, потом два раза направо, и вот перед ним уже виднелось здание «Перфект Скор». Вывеска горела красным – подсознательно это ассоциировалось у большинства с Гарвардом, что автоматически вызывало доверие у чадолюбивых родителей, мечтающих во что бы то ни стало видеть своего ребенка в престижном колледже. Само здание было кирпичным, одноэтажным и простым, перед ним была стоянка – пустая. Эрик объехал здание кругом, но и там было пусто.
Тогда Эрик свернул направо и поехал домой, понимая, что это ощущение давления в груди не пройдет до тех пор, пока он не найдет Макса. Он проезжал мимо темных домов и думал о семьях, которые в них живут, о детях, которые ложатся спать, чтобы завтра встать в школу вовремя, о матерях и отцах, которые идут в общую постель, слишком уставшие, чтобы думать о сексе, но тесно прижимаются друг к другу, как когда-то он и Кейтлин – потому что так удобнее и приятнее. Эрику нравилось быть женатым, ему нравилось иметь дом и семью, нравилось возвращаться каждый вечер в одно и то же время. Он вдруг понял, что на самом деле скучает не по Кейтлин – он скучает по жене, по дому, по семье, по ощущению защищенности, которое она дает. Возможно, он был не меньше ее виноват в том, что произошло, – ведь он тоже любил не человека, а только созданный им самим образ. Оглядываясь назад, он признавал, что они никогда не жили дружно, постоянно препирались по мелочам типа того, кто должен выносить мусор и кто будет делать закупки для школы, они оба постоянно соревновались друг с другом, пытались отобрать друг у друга очки – и в конечном итоге оба проиграли.
Эрик вдруг поймал себя на том, что на автопилоте едет к своему старому дому на Милл-роуд, а не к новому жилищу. Он притормозил и развернулся. Он ведь больше там не живет. И вовсе незачем ему ехать туда и смотреть, одна ли Кейтлин или там стоит около дома вторая машина – машина Брайана.
Размышляя обо всем этом, Эрик не слишком торопился домой. А потом вдруг понял, что ведь Макс может ждать его там!
Окрыленный этой новой надеждой, Эрик прибавил газу. На светофорах по пути уже мигал желтый свет, потому что машин уже почти не было, и Эрику понадобилось всего минут пять, чтобы добраться до своей улицы. Он вытянул шею, высматривая, не стоит ли машина около его дома или где-нибудь рядышком, но там никого не было. Зато тусклый свет фонаря над дверью подъезда освещал чью-то фигуру, сидящую на ступеньках.
– Давай же, сынок, – бормотал Эрик, напряженно всматриваюсь в темноту. Подъехав ближе, он, однако, разглядел, что на самом деле там никого не было – всего лишь игра теней.
Он въехал в гараж, выключил зажигание и вышел из машины. Идя по лужайке перед домом, он нащупал в кармане ключи. На крыльце его ждал коричневый бумажный пакет. Он заглянул внутрь: сверху лежала написанная от руки записка, гласившая: «Это ужин, который ты так и не съел. Позвони, если понадобится. Люблю, Лори».
Эрик перехватил пакет поудобнее и вошел в дом.
5. Я понимаю эмоции других людей, но не чувствую подобных эмоций.
□ не относится ко мне
□ относится ко мне частично
□ относится ко мне целиком и полностью
Люблю похороны.
Я люблю похороны так, как большинство нормальных людей любят парады, салюты, вечеринки или барбекю.
И думаю, я не единственный социопат, кто чувствует подобное.
Не потому, что мы зло, хотя мы зло.
А потому, что они так чертовски просты!
Смотрите, бо́льшую часть своей жизни я играю какую-то роль, пытаюсь соответствовать социальным нормам, стараюсь угадать, что хотят от меня услышать окружающие. И я делаю это очень хорошо, я же говорю, это просто мое призвание, и я все время совершенствуюсь и становлюсь все искуснее.
Но от постоянного притворства я устаю.
Оно очень утомляет.
Представьте, что вам все время приходится играть какую-то роль.
Представьте, что вы пришли на вечеринку – и стараетесь показать окружающим, как вам весело, какой вы умный, какие интересные беседы вы умеете вести и как отлично вы выглядите. Вы надеваете на себя как бы «маску для вечеринки» – и, возможно, ждете не дождетесь возможности поскорее оказаться дома, чтобы снять с себя эту маску.
А я чувствую себя так все время. Я никогда не снимаю свою маску – только наедине с собой.
Но когда кто-нибудь умирает, на похоронах – я точно знаю, как положено себя вести и что делать.