Власов посмеялся, но аппаратик вернуть пообещал. И спросил:
– Ты как про посев-то угадал, Федотыч?
– Дар имею, от прадеда достался.
Заинтриговал до невозможности, Власов давай допытываться:
– А в колхозе к дару твоему прислушивались?
– Так коммуняки, што с них взять! Сказали, пережитки темного прошлого и антинаучный подрыв. А бабам-то нашим подсказывал, когда што содить в огородах. У нас же все дома зажиточные были, и урожай, почитай, по два раза сымали!
А Власову тоже надо, чтобы его хозяйство зажиточным было и урожай по два раза «сымали»! У него на столе все метеосводки пачками лежат на месяц вперед, и со спутниковыми снимками облачностей и научными прогнозами! А пока Федотыч не даст «добро» – сеять бесполезно! Старик-то всегда походит, землю в руках потрет, почки с деревьев разомнет пальцами, к воздуху принюхается и выдаст прогноз: «Засуха, через месячишко!» или «Зальет все, к такой-то матери! Полоскать месяца полтора будет!».
И еще ни разу не ошибся! Власов его холит, лелеет, балует всячески. Федотычу уж за семьдесят, но мужичок здоровый, жилистый. Игорь уговорил его весной съездить в Турцию, мир посмотреть. У Федьки самый крутой тур для него взял, с пятью звездами и с постоянным сопровождающим. Поехал Федотыч, и даже с большим энтузиазмом, вернулся и выводами поделился:
– Интересно, народ чудной, море хорошее, плавал, понравилось, а страна говно!
Он чувствует ведь все: какой год для чего урожайным будет, а для чего не очень, у кого приплод хороший – у овец, коров или свиней, что сеять, а чего нет. Прихварывать что-то начал, Власов по врачам его, клиникам на обследования, да ничего особого не обнаружили.
– Федотыч, ты меня не пугай! – пожурил Игорь. – Что я без тебя делать буду?
– Не беспокойсь, Николаич, еще с десяток годков для твоего успеху и благоденствия да нашей наступившей наконец счастливой жизни, дай бог тебе здоровья, потружусь. Да и там не брошу, правнучек у меня одаренный подрастает. Его обучаю, будет кому на полях твоих голой жопой сидеть да «сухарь» с «заливом» предсказывать!
– Класс! – восхитилась Дашка, блестя глазами. – Вот просто класс!
– Ну а ты, Дарья Васильевна, расскажи о своем крутом вираже из руководителей компании в устроители детских праздников?
– Да ты что! У меня еще миллион вопросов к тебе! – воспротивилась такой резкой перемене темы она.
– Давай я тебе на них в следующий раз отвечу, – остудил ее жгучий интерес Власов. – Ты лучше скажи, как из ведущих топ-менеджеров оказалась в анимации?
Дашка призадумалась, растеряв сразу все, что искрилось в глазах и горело нетерпеливым интересом.
– Так просто не объяснишь… – Посмотрела задумчиво куда-то за реку.
– Объясни сложно, – предложил он и спросил заботливо: – Ты устала?
– А который час? – повернулась к нему Дарья.
Власов посмотрел на часы, чувствуя надвигающуюся досаду и легкое разочарование. Ему совсем не хотелось – ну вот совсем! – заканчивать этот «вечер откровений», вставать из-за стола, выдергивая себя из ощущений, в которых находился и плыл расслабленно.
– Без пяти двенадцать, – ровным тоном сообщил он.
– Фигня! – оценила Дашка и спохватилась: – Слушай, ты, наверное, устал?
– Я отдыхаю, – уверил Власов, чувствуя, как отпускают беспокойство и досада. – Ты сама-то как? Встала сегодня часов в пять?
– В пять, – подтвердила она. – Но я, наверное, тоже отдыхаю.
– Тогда, может, осилишь свою непростую историю?
– В смысле усталости? Легко, а вот…
Он не торопил и не настаивал, понимая, что, видимо, коснулся глубоко личных переживаний. Смотрел на нее, чувствуя незнакомое тепло в груди.
– Это из-за мамы, – решилась Дарья на непростое откровение. – Но если рассказывать, то придется «от печки». А это долго, это про всю мою жизнь.
– Дашенька, мне очень хочется услышать про всю твою жизнь, – улыбнулся Власов и спросил: – Вина?
– Не помешало бы, – согласилась Дарья, подождала, пока он разлил в бокалы вино, не чокаясь, уже находясь в прошлом, отпила глоток. – Тогда надо начать с родителей. Мой папа, Василий Дмитриевич Васнецов, женился на маме, Маргарите Станиславовне Юдиной, когда ему было тридцать семь лет, а маме семнадцать, и она только закончила школу. Папа работал в Министерстве путей сообщения, и скандал ему грозил, и неприятности нешуточные за амуры с несовершеннолетней. Но он так рассказал на партсобрании о своей любви, что его не только простили, а еще и помогли устроить шикарную свадьбу.
Они встретились, когда в торжественной обстановке маминому папе, заслуженному автодорожному строителю, вручали награду в министерстве. Там Василий Дмитриевич и увидел Риточку первый раз.
Они поженились через месяц, а через год родилась Екатерина, в восемнадцать маминых лет, через два года – Дарья.
Отец много работал, постоянно ездил по стране, часто брал с собой маму в ее каникулы, она же студенткой была – в университете, на искусствоведческом училась. Девчонки оставались под присмотром домработницы Лидии Ивановны.
Бабушка и дедушка Васнецовы, хоть и находились на заслуженной пенсии, помогать с детьми отказались, у них была своя жизнь – дача, поездки на курорты, театры, кино. Оба ушли на эту «заслуженную» с хороших министерских должностей. Ну а Юдины, еще совсем молодые бабушка-дедушка, очень много работали и с внучками сидеть не могли.
Так что девчонки оставались на попечении Лидии Ивановны.
Нет, родители занимались ими, и еще как, любое свое свободное время, и всегда вместе на курорт в летние отпуска, и праздники вместе, и за город в выходные на дачу к бабушке-дедушке. И зоопарки у них совместные были, и кино, и ТЮЗ, и прогулки в парке всегда вчетвером. Просто этого свободного времени у родителей имелось мало.
Папа с мамой были удивительной парой. Улыбались, шутили, ходили за ручку или в обнимочку, и поцелуйчики легкие, поглаживания невзначай.
У них в семье никогда не происходило ни скандалов, ни выяснений отношений, да хоть какого несогласия между родителями. Мама называла отца только Васечкой, а он ее – Маргариткой или Ритулей. Мама никогда – вот ей-богу! – никогда не ругала девчонок и уж тем более не наказывала, не повышала голос, не поучала наставительно и не запрещала ничего, но…
Но ровно до того предела, где начиналась папина руководящая роль. За важными решениями надо было обращаться к отцу, и если он что запретил, то мама становилась как кремень: никакие уговоры не действовали, она мягко, тихим голосом, но так говорила «нет», что сразу было понятно – это окончательно! Она всегда и во всем была только на стороне отца, подчеркивая и утверждая его абсолютный авторитет в семье, опять-таки не пользуясь ни повышенным голосом, ни наставлениями.
Да девчонки особой необходимости чего-то требовать и не испытывали, они и так были любимые, балуемые дети.