— Сердце разбито — что ж, не беда! Карлсона клей поможет всегда! — сказал я.

— Точно, — кивнул Перси, любуясь своей работой. — Сгодится. Теперь пусть высохнет хорошенько. Вот тебе твой последний жук. Я же говорил, что всё устрою.

— И что же это за вид? — поинтересовался я, чтобы дать ему повод пошутить.

— Жук-спасатель-летних-каникул, — сказал Перси. — Пусть теперь твой папаша поломает голову.

Классе вертел этот шедевр и так и этак. Глаза его сияли. Он не знал, как благодарить Перси. Он хлопнул его по плечу и предложил ему две последние отцовские честерфилдины.

— Ты просто гений, честное слово! Теперь можно и в банку сыграть!

— В какую еще банку? — спросил Перси.

— Завтра увидишь, — пообещал я. — А сейчас нам пора домой обедать.

— Хук! — обрадовался Счастливое Облако.

Глава 9
Самый злющий конь в Швеции и миллионы звезд у нас над головами

— Мировой парень этот Классе, — сказал Перси.

— Ага, еще бы! — кивнул я.

Хотя я был недоволен, что Перси и Классе сразу так сдружились. Не знаю почему. Поначалу-то я боялся, что они не понравятся друг дружке, если встретятся. Но оказалось наоборот: их вроде водой не разольешь, а я и не рад.

Почему так?

Может, у меня начинается переходный возраст? Мы сидели на берегу и чмокали печеными яблоками с имбирем — мама приготовила их на десерт. Я старался не показать, что у меня на душе кошки скребут. Мы смотрели на корабли, проплывавшие по заливу, пытались угадать, из каких они стран, и отбивались от комаров.

— Чудный денек! — радовался Перси. — Здорово мы в индейцев поиграли! А чем еще ты занимался в детстве, Уффе?

Я ответил, что всякое бывало. Только я не стану ему рассказывать, если он потом всем растреплет.

— С чего ты взял, что я стану трепаться?

— А вдруг забудешься?

— Схлопотать хочешь?

И он двинул меня в плечо. От этого мне немного полегчало. И я рассказал ему, как мы с приятелями строили хижины. И настроили их немало. Иногда — на деревьях, иногда — на земле.

— А мы построим с видом на море, — загорелся Перси. — Здесь, на скале. Прямо сейчас и начнем! И сможем спать там уже сегодня.

Дедушка недавно чинил причал. У него осталось много старых досок. Так что строительного материала у нас было достаточно. А в мастерской можно было найти всё, что нужно, — инструменты, гвозди. Только мы собрались уходить, как появился дед.

— Куда это вы намылились с моими инструментами, шалопаи? — крикнул он, но не очень грозно.

— Перси захотелось построить хижину, чтобы мы спали там по ночам, — объяснил я.

— Ага, значит, ты всё же не выдержал моего обстрела? — спросил дедушка.

— Ну, не поэтому, — вежливо отвечал Перси.

— Да уж говори прямо, — потребовал дед. — Это всё проклятые газы в желудке виноваты. Вот и Эрика тоже не выдержала… Хотя поди тут разберись.

Он сплюнул и взвалил на спину мешок с цементом. Потом указал на кадку, мастерок, молоток и доски и велел нам сложить всё в ящик из-под пива.

— А теперь несите. Надо же вам как-то отрабатывать постой и кормежку!

— Куда это нести? — спросил я.

— Да к Эстерману, — отвечал дед. — Пора залатать его конюшню. Конь снова разбил южную стену. Подсобите мне с этой работенкой, а я потом помогу вам строить хижину.

— Договорились, — обрадовался Перси.

Они даже по рукам ударили. Перси хотел стать бизнесменом, когда вырастет.

Мы трудились в поте лица. Подавали дедушке инструменты. Перси оказался мастером на все руки, ему даже разрешили прибить несколько коротких досок. Я мешал строительный раствор, которым дедушка потом обмазывал разбитую стену. И всё время, пока мы работали, до нас доносился конский топот и фырканье. Чернобой был там внутри и время от времени дико ржал и бил копытами в стену, так что доски прогибались.

— Ну и бузотер! — с уважением заметил Перси. — Неужели он никогда не устает?

— Не, никогда, — отвечал я. — Чернобой — злющий конь во всей Швеции. Он разбивает стойло по меньшей мере два раза за год. Только Калле, его хозяин, осмеливается войти к нему, чтобы дать корма. И пастись его никогда не выпускают.

— Надо мне на него посмотреть, — решил Перси. Всё стойло было в пробоинах, и мы пристроились к щели в двери. Перси даже дышать перестал. Вот он — Чернобой! Здоровенный, грязный и жутко страшный. Казалось, что от него исходят пучки света и проникают сквозь доски. Конь обернулся в нашу сторону. Белки его глаз блестели. Уши были прижаты. Он скалил большущие желтые зубы. А когда вздрагивал, то над спиной поднималось облако пыли.

— Но-но, парень, не бойся, — сказал Перси. — Это же я, Перси.

Чернобой заржал и ударил копытом в только что прибитую доску.

— Какого черта вы там делаете, мальчишки? — заорал дедушка. — Жить надоело?

— Не-а, — отвечал я.

— Да просто захотелось поздороваться с Чернобоем, — объяснил Перси.

— Хватит заниматься глупостями! — осадил нас дедушка. — Этак мы никогда не закончим.

Он заменил выбитую планку доской покрепче. Потом мы собрали инструменты.

— Почему этот Чернобой постоянно буянит? — спросил Перси.

— Да кто же знает, что у лошади в голове варится. Да и у человека тоже, — отвечал дедушка. — Может, затаил на кого обиду в сердце, чертов жеребец. Может, верил во что-то, надеялся, да обманулся.

— Ясно, — кивнул Перси.

— А я думаю, он с рождения такой, — сказал я.

— Не говори того, чего не знаешь, — одернул меня дедушка. — Можно было бы, конечно, его кастрировать. Да Калле не хочет. «Если так со всеми поступать, у кого норов крут, — заявил он мне, — тогда и тебе, Готфрид, несдобровать».

Дед довольно хмыкнул. Он в последний раз оглядел свою работу, отер лысину носовым платком и надел шляпу.

— Не очень ловко получилось, но сойдет — продержится. Ну что ж, ребятки, теперь можно приниматься за строительство хижины.

Мы пошли домой, но еще долго слышали, как Чернобой бьет копытами в залатанную стену.

Как будто сердце стучит в тишине.

Бум! Бум! Бум!

К наступлению сумерек мы успели сколотить остов хижины. Мы построили ее на самом красивом месте: между двух скал, с видом на вечернее небо. Оно щеголяло своими самыми красивыми красками и раскрашивало ими залив. Легкий бриз надувал брезент, который мы натянули вместо еще не сделанной крыши.