Нинон поднялась и одним прыжком перемахнула через перила беседки. Она легко приземлилась на камни дорожки и даже не ушиблась.
— Извини, — крикнула она, бегом возвращаясь в отель, — но нам угрожает опасность!
Мигель не последовал за ней, но в голове у нее четко отпечаталось:
«Тогда позже».
Все говорят, что мне грех жаловаться и что по сравнению с другими у меня все не так плохо. Как бы то ни было, если бы мне предложили подобную жизнь, я бы повесилась.
Из письма Нинон Ланкло к Сен-Эвремону
Актеры должны быть очень неординарными личностями. В повседневной жизни встречаешь довольно посредственных, непримечательных людей, и я не понимаю, зачем лицезреть их еще и на сцене.
Нинон де Ланкло
Как бы там ни было, но становится ясно, что его знания вложили в тело его ростки крепкого здоровья, которые позволят, или уже позволили ему, жить дольше отведенного обычному человеку срока. И оно [знание] снабдило его способами уберечь свое тело от разрушительного влияния времени.
Из письма графа Грега V, в котором он упоминает о встрече с Сен-Жерменом по прошествии пятидесяти лет.
Мысленно возвращаясь к Первой мировой войне, она всякий раз вспоминала ужасный запах — выпавших внутренностей, гангрены, смерти. И шум. Она ненавидела раскаты грома, потому что они напоминали далекий гул канонады.
В Бельгии во время вторжения она пошла добровольцем в один из госпиталей, надеясь хоть как-то облегчить ужасные страдания, которые видела вокруг. Она знала, что мать бы это одобрила: она использует свой дар, свой иммунитет к болезням, чтобы помогать другим. Разве не этому учил их Христос?
Поначалу никто в госпитале не падал духом, даже невзирая на непрерывную цепочку чрезвычайных случаев, происходящих еженедельно. Повсюду твердили, что Антверпен непоколебим, неуязвим и никогда не падет под натиском немецкой машины войны. Но Нинон знала другое. Исторический опыт показывал, что любая крепость рано или поздно будет взята.
Но все же там было безопаснее, чем во многих других городах. Оборонная подготовка превратила Антверпен в обширный комплекс уродливых, но надежных защитных сооружений. Город был опоясан глубокими траншеями, в которых могли укрыться солдаты, и милями колючей проволоки под напряжением, которая только и ждала, чтобы кто-то включил рубильник и можно было ударить противника током. Кроме того, были еще и примитивные ловушки вроде замаскированных ветками «волчьих ям» с частоколом внутри, рассчитанных на зазевавшуюся кавалерию. Поля были утыканы острыми штыками, спрятанными в высокой траве, на которые напарывались лошади противника, — зрелище, которое ей уже приходилось видеть и которое по сей день вызывало у нее тошноту и страх.
Под стенами города были выкопаны широкие рвы, которые не давали проехать транспорту. Их дополнял высокий, покрытый травой крепостной вал, ощерившийся оружейными стволами. Все дороги на Антверпен проходили, как минимум, по одному мосту, и каждая из них была заминирована. Стоит нажать на кнопку, как все взлетит на воздух. И в довершение ко всему на въезде в город стояли стальные ворота, которые днем и ночью охранялись неусыпными стражами. «Мы в безопасности!» — убеждали они себя и ее. Город неприступен.
Но как она и боялась, ничего из этих хитроумных приготовлений не пригодилось, когда на город обрушилась Смерть, потому что никто не рассчитывал на осадные орудия и гаубицы дальнего действия, которые были у врага. И противник смог воспользоваться своим преимуществом, так как в городе были вражеские шпионы.
Первыми пали небольшие города, чьи не такие уж солидные укрепления разлетелись за считанные дни, как замки из песка, под яростным натиском врага. Разрушенные города были кровавыми предвестниками грядущего краха, хотя все продолжали упорно твердить, что Антверпену подобное не грозит. Тысячи увечных хлынули в город на машинах «скорой помощи» — тела их были безнадежно изломаны и покалечены, порой все части невозможно было собрать воедино. Пока шли бои, операционные работали круглосуточно, но все же многих так и не удалось спасти. С каждым днем немцы подступали все ближе. Страх овладел городом. А вместе с ним и гули. По крайней мере, один. Она видела его поздно ночью, когда тот поедал труп в импровизированном морге. Именно тогда она и сняла траншейный нож с тела мертвого солдата. Если бы у нее была такая возможность, она бы убила эту тварь.
На город стали сыпаться артиллерийские снаряды. В конце концов это привело к тому, что нарушилась система водоснабжения и вооруженную до зубов столицу накрыла волна эпидемии. Медсестры и врачи заболевали, и их приходилось укладывать рядом с истекающими кровью пациентами. Животные падали замертво прямо на улицах, и некому было убрать их. Все были в состоянии, близком к панике. Кроме Нинон. Она ненавидела артобстрелы, но не боялась болезни. Пока продолжалась бомбардировка, она работала не смыкая глаз, помогая чем могла раненым, ожидающим эвакуации.
Лишь в последнюю ночь перед отправлением она была ранена шрапнелью в ногу. Понимая, что не может позволить медикам осмотреть себя, она заползла в подвал ближайшего разрушенного дома, где и ожидала, пока рана затянется, в компании едва живого от голода кота и разлагающихся тел бывших жильцов. Возможно, это был лишь бред, но однажды ночью ей показалось, что она увидела Сен-Жермена, в сопровождении стайки гусей идущего по улице среди мертвых и раненых. С улыбкой на лице он осматривал останки и швырял оставшихся в живых своей свите.
Едва человеческая особь Коразона вошла в комнату, как тут же переоделась и бросила платье в раковину отмокать. Он был рад, что запах страха и беспомощности смоется. Он не выносил этих запахов. Зная, как плохо сейчас Нинон после проигранной схватки, Коразон попытался развлечь ее игрой в «догони-зубную-нить», которая специально для этих целей была вытащена из мусорной корзины. По крайней мере, он, находясь в подавленном состоянии, всегда так делал.
Если только причиной его депрессии не была волосяная «опухоль».
Но она отказалась играть, и после долгих раздумий он решил, что, видимо, ей требуется побыть одной, чтобы вдоволь накашляться, пока не выйдет все наболевшее.
Нинон рассеянно погладила его в благодарность за проницательность и отправилась в ванную, чтобы спускать там воду в древнюю бадью. Коразон размышлял, стоит ли пойти за ней, потому что ему нравился сам процесс. Вода зачастую оказывалась коварной и играла с ним злые шутки, но здесь она текла тонкой струйкой, была странного цвета и пахла ржавчиной, поэтому он всегда мог ее найти. К тому же было весело гоняться за тараканами, которые бежали под воду, пытаясь в ней спрятаться. Он оставил там одного специально для этого и собирался перекусить им перед сном.
И все же он был французом и обладал хорошими манерами. Не нужно вмешиваться, когда кто-то кашляет над волосяной «опухолью». Он позволит своему человеку поиграть с его игрушкой. Она никогда раньше не ела то, что принадлежало ему, поэтому переживать не стоило. А перекусить он может и позже.