Я припал к Нинон ртом, наслаждаясь произошедшими в ней переменами. Я хотел проглотить ее целиком, пустить ей кровь, вонзиться языком в мягчайшую плоть. Еще секунда, и я думал, что воспламенюсь, возможно, заставлю нас снова пережить электрический удар. Электричество яркими всполохами плясало на коже, окружая нас золотистым сияющим ореолом.
Нужно было немедленно заканчивать с этим — промедление становилось опасным. К сексуальным играм можно вернуться и после грозы. Этой ночью мы уже достаточно испытали Судьбу и своих тварей.
Я снова скользнул вверх, и ее ноги обвились вокруг меня, словно не давая сбежать. Она была очень сильной, сильнее, чем любая другая женщина, с которыми мне доводилось быть. Как и я, она была готова. Я вошел в нее, и вырвавшаяся наружу буря немедленно поглотила нас. Ослепительная вспышка света… Из места, в котором наши тела слились воедино, потекло белое марево и накрыло нас с головой. Я прикрыл ей рот, не позволяя крику вырваться наружу. От потрясения у нее начались судороги. Со мной приключилось то же самое, и я зарылся лицом в спальник, чтобы заглушить звериный рык.
И вдруг гроза внутри и снаружи резко прекратилась, исчезла бесследно, словно ее и не было.
— Это было очень опрометчиво с нашей стороны, — сказала она мягко. — Но, похоже, мы в порядке.
— Твои волосы! — воскликнул я, дотрагиваясь до них. Они стали темно-золотистыми.
— Краски хватает ненадолго. Мне приходится красить их каждые несколько дней. Так же дело обстоит и с пластической хирургией. Я уже пыталась. Ткани просто возвращаются туда, где им изначально положено быть.
Нинон свернулась калачиком у меня под боком. Она так органично вписалась в мои объятия, словно специально была для этого создана. Она выглядела умиротворенной, ее лицо не было искажено гримасой боли, да и я чувствовал себя гораздо лучше. Секс опалил мне нервные окончания, так что я утратил всякую чувствительность.
Я знал, что над этим новым состоянием стоило бы поразмыслить, но вместо этого просто взял и уснул.
Той ночью мне приснился Кормак. Это было очень похоже на явь, но я понял, что сплю, когда увидел перед собой ферму такой, какой запомнил ее еще со времен своего детства. Поэтому я не особенно удивился, когда передо мной возник отец. Он вошел через единственную дверь, на одежде его блестели капли дождя, и я уловил доносящийся от него запах ветра.
— Привет, па.
Мне было больно видеть его перед собой. Возможно, вы бы на моем месте отреагировали иначе, но для меня большинство воспоминаний связано с болью. Хорошие моменты теряются, а плохие… скажем так, они ужасны. Вместо того чтобы расслабиться в его присутствии, я почувствовал, как мое тело сжалось подобно стальной пружине.
— Привет, сынок. Найдется для меня место у огня?
Сынок? Он уже много лет так меня не называл. Мы оба предпочитали «Мигель».
С неспокойной душой я неохотно подвинулся, чтобы он мог подставить стул. Торф догорал, но еще давал долгожданное тепло. Над чайником поднималась струйка пара, и я знал, что Кормак вот-вот попросит заварить ему чаю. Все было в порядке, но в то же время ощущалось, что что-то здесь не так.
— Я и не думал, что когда-нибудь увижу тебя снова, — сказал я. — Ты всегда говорил, что мертвые должны оставаться мертвыми, и вроде не собирался становиться привидением.
— Так-то оно так. Но я рад, что повстречал твою подружку. Я слышал, она очень миленькая.
Я смутно различал его глаза в темноте, но что-то в них изменилось. К тому же акцент у него стал другим. Сейчас он говорил как я, когда изъяснялся на шотландском диалекте.
— Да, она такая, — не мог не согласиться я, стараясь чересчур откровенно его не разглядывать.
— Не хочешь нас познакомить? — спросил он, мягко улыбаясь и указывая рукой на кушетку в углу комнаты. Я повернул голову и совсем не удивился, увидев там Нинон.
Мне эта идея совсем не понравилась. Хотя, если бы я не спал и будь Кормак настоящим, то именно так бы и поступил.
— Каким образом? Ведь это всего лишь сон, — ответил я уклончиво.
— Так оно и есть, но тебе не составит особого труда с ней связаться. — Теперь его акцент исчез окончательно. — Просто постарайся дотянуться до нее в мыслях и скажи, что хочешь познакомить со своим отцом. Тогда она пустит нас к себе.
Отец. Кормак никогда не называл себя отцом. Для меня он был «па» или «пап», а для друзей — просто «Кормак».
В тот же миг странный неприятный запах заставил меня насторожиться. Я знал этот запах и боялся его. И он исходил от Кормака.
«Нет! — мысленно воскликнул я. — Нет! Только не это!»
— Я… я не знаю, как.
Зато моя вторая половина знала.
— Конечно, знаешь, сынок.
Теперь с его глазами явно происходило что-то не то. И он продолжал называть меня «сынок». Это не был мой па. Это был злой дух, который воспользовался его воспоминаниями. Разочарование выбило меня из колеи.
И тут раздался пронзительный кошачий вопль, и я почувствовал острую боль в ноге. Существо, как две капли воды похожее на Кормака, тоже зарычало и потянулось ко мне. Я увернулся и увидел нависшую надо мной Нинон. Ее волосы разметались по плечам, резко контрастируя с бледностью кожи, — густая накидка, которая расходилась на груди и сквозь которую проглядывали соски. Но на этот раз увиденное не вызвало у меня желания. Возможно, виной тому было низкое, утробное рычание, исполненное угрозы, которое сотрясло воздух.
Я посмотрел в том направлении, оттуда исходил звук. Коразон вскочил на противоположный край кровати, вставшая дыбом шерсть сделала его похожим на африканскую гадюку. Я почувствовал, как на ноге проступила кровь, — в том месте, где он впился в меня когтями. Пот лил с меня ручьем. В комнате было душно, но я не от того покрылся испариной.
— Это был Сен-Жермен, да? — спросила Нинон. — Он старался завладеть твоим сознанием.
Сен-Жермен? Похоже на то.
— Он был у меня в голове. — Мой голос дрожал. Я смотрел на кота, ожидая, когда же его шерсть наконец уляжется. — И пытался пробраться в тебя.
Обхватив мою голову руками, она повернула ее к себе. Ее глаза расширились.
— Через тебя? Он знал тебя? — спросила она. — Он пытался использовать тебя? Чтобы добраться до меня?
— Да. Я сделал вид, что не знаю, как с тобой связаться.
Я судорожно сглотнул и опустил глаза. Коразон уже начал успокаиваться, но, похоже, наши и без того натянутые отношения окончательно испортились. Очень жаль, так как я был искренне благодарен, что он вернул меня в настоящее.
— Я не знал, что это он. Понял это только потом. Я принял его за отца.
Нинон положила руку мне на грудь, словно пыталась утешить растревоженное сердце. И в какой-то мере ей это удалось.
— Мне так жаль, Мигель. Не нужно было тебя искушать. Это его излюбленный приемчик. Подлый, коварный мерзавец! Боюсь, ничего хорошего нет в том, что он вышел на нас таким образом. Остается только радоваться, что он не наслал на нас демона.