Свиблов встал и двинулся к нам, цепляясь по пути за алюминиевые петли на спинках сидений. Эти десять метров дались ему нелегко: электричка неслась на большой скорости, вагоны мотало из стороны в сторону, да и заплетающиеся по пьяни ноги делу не помогали. Наконец опер добрался до цели. Он почти упал на противоположное сиденье, снял с плеча лямку туго набитой сумки и облегченно перевел дух.
— Фу-у-у… и чего это в жизни всё так., э-э… нетвердо…
Мы с Димушкой молчали, не отводя глаз от окна. Свиблов хмыкнул разок-другой и вдруг рассмеялся высоким дребезжащим смехом. Он и в самом деле лыка не вязал.
— Девушка, а девушка… вам не кажется, что мы где-то встречались? — Опер погрозил мне согнутым пальцем. — Нехорошо. Нехорошо это — не узнавать старых знакомых…
Я неохотно оторвала взгляд от оконного стекла и посмотрела на «старого знакомого». Картина была, прямо скажем, малопрезентабельная: бледное лицо, оловянные глаза, горько скривившийся рот…
— Да что ж вы так напились, Сережа? Как вы теперь до дому доберетесь?
Свиблов снова рассмеялся.
— Почему напился… Это даже интересно, что подобный вопрос задаете именно вы, Александра Родионовна. Именно вы! Потому что кому же еще и спрашивать, как не вам? Это ж сам бог велел!.. Ох!.. — Он вдруг вскинул указательный палец к губам и замотал головой. — Тс-с… тс-с… Молчу, молчу… Что это я, в самом деле, бога поминаю перед нечистой силой? Вы ведь у нас нечистая сила, не так ли?
— Перестаньте паясничать.
— А скажите… — Опер сделал безуспешную попытку наклониться поближе. — Да что это так мотает? Безобразие… Скажите, Александра Родионовна, что будет, если вас перекрестить? А? Испаритесь? С резким запахом серы? Давайте попробуем…
Он воздел правую руку и осенил меня троекратным крестным знамением.
— Сережа, — вздохнула я, — вам прямая дорога в вытрезвитель.
— О! Не испарилась! — удивленно констатировал Свиблов. — А может, вы никакая не ведьма? Может, вы просто мошенница? Я и Константину Викентьевичу говорю: оставьте ее в покое, Константин Викентьевич, она просто мошенница…
Я покосилась на Димушку, который усиленно смотрел в сторону и пока, слава богу, не вмешивался.
— Довольно, Сережа, я вас очень прошу… Ну, выпили, с кем не случается. Но шуметь-то зачем?
— И выпил! — гордо подтвердил опер. — Не отрицаю! Может, у меня причина имеется, вы об этом не думали? Юбилей, если можно так выразиться. Двадцать пять! Это, конечно, еще не сто и даже не пятьдесят, но тоже серьезная… э-э… веха. Двадцать пять!
— Двадцать пять чего… — начала было я и осеклась.
Наверно, они нашли очередную жертву, двадцать пятую по счету! Так вот почему он так надрался… Бедный парень. Не хотела бы я оказаться на его месте…
— А! Поняла! — почти торжествующе воскликнул Свиблов. — Поняла, о чем я! Ну, а как же… вы ведь, Александра Родионовна тоже, как-никак, отношение имеете. Юбилей, круглая дата… Знаете что? Давайте прямо сейчас и отметим… — Он дернул молнию на сумке. — Мне тут… это… как раз набор выдали. Хе-хе… хороший наборчик, не всем такие дают…
— Сережа, не надо, — взмолилась я.
Но он уже выкладывал на лавку продукты — действительно, весьма дефицитные.
— Вот… и вот… смотрите, какая консерва… вку-ус-ная. Горбуша. Икорка красная, икорка черная. Баклажанной, как в кино, нету, хе-хе… зато вот колбаска. Сервелат. Балычок., любите балычок? Ну и, конечно, коньяк… какой же юбилей без коньяка?
Я бросила взгляд в окно: электричка подлетала к Удельной. Теперь из станций оставалась только Ланская, а там уже и вокзал… скорее бы! Вот ведь какой прилипчивый опер, черт бы его побрал! Самое неприятное, что все это происходило перед коллегой по работе…
Двери в дальнем конце вагона разъехались. Вошли двое в черной железнодорожной форме — по-видимому, контролеры. За ними следовали два мента в сдвинутых на затылок фуражках.
— Приготовили билетики! — прокричал один из контролеров, быстро проходя мимо нас к противоположным дверям.
Мы с Димушкой стали копаться в карманах в поисках билетов.
— Так-так… — произнес чей-то голос. — Празднуете, стало быть? С такой-то закусью чего ж не попраздновать…
Я наконец нащупала билетик и подняла голову. Контролеры и менты тесной кучкой стояли в проходе и удивленно разглядывали груду дефицитных продуктов, которая высилась на скамье рядом со Свибловым.
— Вот билет, — сказала я.
— А это мой, — протянул свою картонку Димушка.
Контролер мельком глянул, щелкнул компостером и выжидающе взглянул на Свиблова.
— Ваш билетик, гражданин.
— Какой я тебе гражданин? — фыркнул опер и махнул рукой. — Давай, давай, двигай!
— Что-о?! Двигай?! — радостно переспросил один из ментов, высокий угловатый парень с далеко выдающимся вперед кадыком.
Он отодвинул в сторону контролеров и встал в проходе, широко расставив ноги. Второй мент тоже подобрался поближе.
— Паа-прашу документики!
Димушка достал паспорт. Когда кадыкастый наклонился, чтобы взять документ, я почувствовала сильный запах сивухи. Похоже, пьяными были тут все действующие лица — и менты, и контролеры, и мы с Димушкой, и особенно Свиблов. Мент раскрыл документ, сверил фотографию с оригиналом и перевел взгляд на меня.
— Беровин, значит… почти Боровин. А вы, девушка?
Я пожала плечами.
— У меня с собой нет. Не думала, что понадобится.
— Не думали? — Мент покачал кадыком. — Нарушаете, распивая в общественном месте, а документа не носите?
— Мы не распиваем, товарищ старший сержант, — вступился за меня Димушка. — Мы к этому гражданину вообще никакого отношения не имеем. Едем с дачи, из Репино. А он сел в Белоострове. Совершенно чужой человек.
Кадыкастый снова повернулся ко мне:
— Это так? Чужой?
— Чужой, — подтвердила я после секундной заминки.
Свиблов молчал, обиженно глядя на меня с противоположной скамейки, и я почувствовала что-то вроде угрызений совести, как будто бросила в беде человека — пусть и рыбьеглазого опера, но все же знакомого. Что, конечно, было полнейшей ерундой: я точно знала, что стоит ему только достать свою красную книжечку, как вся ментура немедленно выстроится по стойке смирно. Если кто тут и имел основания беспокоиться, так это мы с Димушкой, но уж никак не оперуполномоченный КГБ по Ленинграду и Ленинградской области.
— Глянь-ка, чего тут только нет… — изумленно проговорил второй, белобрысый мент, присаживаясь на краешек сиденья и осторожно трогая сервелат. — Ё-моё… живут же люди… А это чего? Ик-ра зернистая ло-со-севая…
Он читал по складам, жмуря глаза с белесыми ресницами и причмокивая губами, будто смакуя произносимые слова. Электричка замедляла ход, втягиваясь в паутину железнодорожных путей перед Финляндским вокзалом.