Уехал он на два дня раньше нас, и сразу возникло ощущение пустоты, словно с нами расстался близкий родственник, и сожаление, что мы не услышим по утрам его мягкое, протяжное «бонжууур».
В это утро мы не пошли на пляж, спали почти до обеда и потом ещё долго нежились в огромной кровати, любуясь изумительным видом из окна. Моим завтраком была маленькая бутылочка джина с тоником и кубиками льда из мини-бара, такой же завтрак достался и Лере.
– А не пойти ли нам на базар и устроить там праздник живота?
Это было отличной идеей, я спрыгнул с ложа и стал натягивать джинсы.
На длинных прилавках в изобилии лежала свежая майская клубника, которая появляется на наших рынках только в середине июня. Тут было всё, что у нас на берегах Балтики будет лишь через пару месяцев. Это было необычно и очень вкусно.
По окружности были расположены десятки маленьких ресторанчиков, где предлагали только что выловленную рыбу, кальмаров, креветки, во льду лежали устрицы, которые сюда доставляли самолётом из Нормандии, но доверчивые туристы, ослеплённые ярким солнцем, считали, что они пойманы тоже тут. Этот обман нравился всем, даже мне, и хотелось думать, что сегодня утром они ещё лежали где-то на дне моря.
Как заправские французы, благодаря урокам Жоржа, мы заказали вино одной из лучших марок, которые он нам рекомендовал и вместе с нами дегустировал. К вину заказали какую-то рыбу, которая била хвостом в куче льда. Гостей обслуживал сам хозяин, он ловко выхватил рыбину и скрылся на кухне, а через несколько мгновений уже стоял возле стола и откупоривал запотевшую бутылку белого французского.
Слегка поболтав вино в бокале, я отпил глоток, пытаясь почувствовать в нём что-то какой-нибудь изъян, но придраться было не к чему. Пока жарили рыбу, как-то незаметно кончилось вино, но вместе с тем пришло ощущение полного счастья – вокруг суетится народ, с прилавков доносятся тонкие запахи пряностей, клубники, свежих фруктов. И тут вдруг я понял:
– Лера, ты обратила внимание – кислой капустой не пахнет!
И мы одновременно залились смехом, вспоминая преследовавший нас запах капусты и разносолов на нашем знаменитом Рижском рынке, который радовал лишь с похмелья и не вызывал не только никаких иллюзий счастливой жизни, но даже намёков на неё.
Уезжать не хотелось, вот так бы сидеть изо дня в день за этим столиком и сидеть. Конечно, вскоре это надоело бы, как и всё постоянное в этом мире, и мы бы стали мечтать о какой-нибудь дряни вроде сала или той же кислой капусты, которая сидела в наших генах.
Мы заказали ещё бутылочку проверенного вина. Но сейчас мы растягивали удовольствие, отправляя в рот маленькие кусочки белого сочного рыбного филе и запивая вином. Мы просто молча наслаждались моментом, ведь послезавтра домой.
Как бы хотелось растянуть это время, взять и растянуть от восхода до заката, чтобы оно длилось долго-долго. Но время, как и вино в моём бокале, заканчивалось, и снова нужно было возвращаться к обыденной жизни. Работа – дом, дом – работа, и ещё обязательно снег, который лежит в глухих закутках.
Этим днём Лера умудрилась познакомиться с семидесятипятилетним поляком из Англии, который прожил большую часть жизни в ЮАР, где был счастлив благодаря услужливым чернокожим.
– Стоит достать сигарету, и тут со всех сторон щёлкают зажигалками или подносят спичку, и только потому, что ты белый! Вот была жизнь, не то, что там сейчас, убивают друг друга, одно слово – стадо негров! – делился он со мной самым лучшим временем в своей жизни. – А зачем ты сейчас сюда приехал? Все проститутки сюда в начале июня приезжают! – пожурил он меня по-отечески. – Ничего, потом во всё вникнешь!
Возле лифта, пытаясь познакомиться, он обратился к Валерии на французском, потом немецком, польском, английском, шведском и только потом на русском. И безумно обрадовался, когда узнал, что она русская:
– Я так русских люблю! Я в ссылке был в Казахстане в 41‑м году вместе с женой и только благодаря русским и выжил!
Она растерянно его слушала и не понимала, чему он радуется. Он пригласил её поужинать с ним и его женой, и ей ничего не оставалось, как согласиться.
Это была самая известная в Ницце пиццерия. Старик был на удивление привередлив – когда ему принесли пиццу с тунцом, он, отрезав кусок, подозвал официанта и грубо, тоном фельдфебеля приказал её заменить:
– Я у вас тут уже двадцать лет ем пиццу, но такое дерьмо вижу первый раз! Замените!
И официант с извинениями убрал этот итальянский блин с тунцом и убежал на кухню.
Старик, покрутив свой шляхетский ус, буркнул:
– У, негр!
И посмотрел на меня хитрым взглядом, проверяя, какое он произвёл впечатление. Я уважительно покачал головой, а про себя подумал: «Такому старому козлу ничем не угодишь, ни пиццей, ни чёрной икрой. Попадёт вожжа под хвост – и будет брыкаться просто ради того, чтобы брыкаться».
На таких клиентов я насмотрелся у себя в Риге, работая барменом, и с ними поступали проще. Бывало, приносят им кувшин с пивом, а они: «Да что вы нам принесли, это же кислятина! Замените!» Официант покорно склоняет голову, выбегает из зала и начинает переливать пиво из одного кувшина в другой, нагоняя в них пену. И когда пена переливается через край, быстро возвращается с этим же пивом в зал. «Попробуйте, как вам понравится это?» Гость смакует пиво, доброжелательно смотрит на официанта: «Вот это совсем другое дело!» – и все довольны.
А сейчас мне было интересно узнать, что будет делать официант с поваром в этом случае, прилепят кусок на место? Вижу через открытое окно печь для жарки пицц и рядом с ней повара, который в досаде машет руками, бросает пиццу в мусорное ведро и начинает готовить другую. «Да! – думаю я. – Плохо у них с этим делом поставлено!» Мы с Лерой делим одну пиццу на двоих, и нам вполне хватает, а этот дед уминает целую и запивает её большой кружкой пива.
Потом мы возвращаемся вместе в отель и любезно прощаемся. Они поднимаются на лифте в свой номер, а мы выходим на улицу, садимся за столик в ресторане нашего отеля, и я заказываю свой любимый джин с тоником. А голову тем временем свербит противная мысль: «Скоро домой!»
Последний день отдыха, мы валяемся на пляже до изнеможения, ловя лучи весеннего солнца, потом наедаемся в ресторане у Руди, я выпиваю две бутылки вина, третью мне в подарок приносит хозяин. У меня нет желания тащить её в Ригу, мы откупориваем её и тоже выпиваем. На прощание мы с Руди обнимаемся, и на его глаза наворачиваются слёзы – за эти две недели мы почти подружились.
Вечером мы избегаем встречи с поляками – эксплуататорами негров, и идём слушать итальянцев в тот же «Миссисипи», а потом долго гуляем по набережной, пытаясь как можно больше надышаться этим волшебным воздухом маленького счастья.
К вечеру жара спала, откуда-то со стороны Альп подул свежий ветерок, и сразу стало прохладно. Валерия зябко повела плечами, и Жорж укутал её своим летним свитером. Мне нравилась его забота о ней, он был истинным французом и для женщины, которая ему нравится, был готов на всё. Я даже начал немного ревновать, но с моей стороны это было глупо, потому что с таким же вниманием он относился и ко всем остальным женщинам.